более легкий доступ ко всем моим чувствительным местам, потому что давайте посмотрим правде в глаза — это чертовски возбуждает, и моя внутренняя шлюха, очевидно, вырвалась на свободу.
Я так сильно этого хочу.
Делаю все, что угодно, только не мотаю головой по подушке, когда рот Коллина касается живота, в то же время его указательный палец цепляется за шов моего прозрачного нижнего белья. Грубый мудак дразнит, с щелчком отпускает резинку и оставляет их на мне.
Касаюсь его плеч, подталкивая его вверх, пока он не останавливается, рот захватывает мой сосок через лифчик, посасывая, посасывая и кружа языком, пока чашка не пропитывается насквозь.
— О, Б-Боже, это ч-чувствуется... — Да. Так хорошо.
Когда наши рты наконец встречаются, мы испытываем муку и возбуждение одновременно, громко постанывая от облегчения. Его большое, твердое тело гладкое и упругое, и я чувствую каждый его дюйм.
Каждый твердый дюйм.
Он такой жесткий.
Его член такой твердый.
Это так... так... о Боже...
Но я не чувствую облегчения — совсем нет — и не почувствую, пока он не даст мне то, чего мы оба хотим. Господи, послушайте меня, использую слова, которые написала в своих собственных книгах — в седьмой главе, если быть точной.
Слава Богу, я не ляпнула это вслух. С другой стороны, когда узнаю его получше, ему, вероятно, будет неприятно слышать, как говорю всякие непристойности.
Его кожа потная и теплая и мне хочется облизать его.
Я хочу, чтобы он облизал меня всю. Всю. Везде.
А потом, словно прочитав мои мысли… он знает.
Да! Черт, да.
— Тебе нравится это, детка? — бормочет он, пока его горячие губы прокладывают дорожку от моего живота к ключице. Обычно я не выношу кривляний во время секса — и слово «детка», — но исходящее от Коллина? Он может называть меня, как угодно. Я — глина в его больших умелых руках.
Мое сверхактивное воображение разыгрывается, когда звук нашего дыхания и поцелуев наполняет воздух. Я ничего не делаю, только лежу под ним, как безвольная тряпичная кукла, поднимая руки над головой и хватаясь за подушку.
— Я понял, что это ты, как только увидел тебя. — Его похвалы достигают моей души, даже когда его гигантские руки поклоняются груди. — Ты — все, о чем я мог думать. Господи, Табита, перестань так раскачивать бедрами.
Но я не останавливаюсь. Я отпускаю подушку, протягивая руки между нашими телами, чтобы погладить его вверх и вниз через боксеры. Он длинный, готовый и пульсирующий.
— Почему мы все еще в чертовой одежде? Сними.
Ожидание невыносимо.
Мучительно.
Теперь я умоляю.
— Пожалуйста, Коллин, сними их.
— Тебе не нужно, блядь, повторять мне дважды. — Он скатывается с меня, чтобы быстро раздеться, и я делаю то же самое, неловко расстегивая лифчик и снимая трусики, роняя их на пол.
— Я не знаю, смогу ли больше ждать. — Коллин лижет мочку моего уха, устраиваясь между моих бедер, напряженный во всех нужных местах. Я стону от признательности — громко — в ложбинку на его шее, когда он поворачивает таз, прижимаясь ко мне, и целую его кадык. — Я заставлю тебя кончить очень сильно.
Я хочу большего.
Он отдает это мне.
Да... Да, Коллин. Больше.
Глава 12
Коллин
Развлечением: вот кем она была последние несколько недель. Я хотел ее — блондинку, красивую и ниже меня.
И теперь она здесь.
Ее шея запрокинута назад, когда мой рот жадно касается гладкой обнаженной кожи ее плеча, золотистые волосы Табиты рассыпаются по моей подушке. Я убираю волосы с ее лица, обхватывая подбородок ладонью.
Мой большой палец поглаживает ее нижнюю губу, и я опускаю подбородок, пока наши губы не сливаются воедино. Провожу рукой взад-вперед. Раз. Два.
Наслаждаюсь ощущением наших обнаженных тел, прижатых друг к другу, мне не терпится почувствовать ее вокруг моего затвердевшего члена, пульсация между ног почти невыносима, хочется вонзиться поглубже.
Я не хочу торопить ее, но —
— Презерватив, сейчас. Коллин, Коллин, — повторяет она мое имя. — Хватит валять дурака. Ты мне нужен, сейчас.
Тогда я даю ей это, проскальзывая внутрь и трахаю ее медленно и быстро, и... блядь… Мягко и упруго и... черт, Табита, прямо здесь, блядь… Скользкие от пота, воздух густой от нетерпения, мы двигаемся синхронно, шепча. Требуя. Упрашивая.
Задыхаясь.
Чертовы стоны никогда не заканчиваются.
— Да... О, ммм, Боже, Коллин… Коллин… Ух! О боже...
— ...Держись крепче за спинку кровати, детка... Трахни меня, Табита, вот так...
— ...Прямо там… п-пожалуйста, не останавливайся, не останавливайся, не... останавливайся...
Мы потные. Мы нежны.
Мы ходячее, говорящее клише.
Блядь. Да.
Табита
После нашей совместной ночи мы устанавливаем привычку — встречаться в «Блуминг Граундз» в течение рабочей недели; он работает, а я пишу. Смеемся, разговариваем. Ужинаем. Гуляем.
Смотрим фильмы у него дома.
Наши чувства друг к другу растут; мы страдаем.
Мы сгораем.
Мы держимся за руки, разговариваем, постоянно целуемся. Обнимаемся.
Касаемся.
И занимаемся сексом. Много-много горячего, невероятного секса.
И занимаемся любовью.
Коллин Келлер — все, чего я когда-либо хотела, все, о чем я только фантазировала в письменной форме.
***
Блэр наблюдала за Адамом с другого конца спальни, когда он снял рубашку, подошел и откинул одеяло со своей стороны ее кровати. Скользнув внутрь, он потянулся, проводя рукой по ее обнаженному животу.
— Устала? — спросил он, целуя ее в плечо.
— И да, и нет, — сказала она, потягиваясь, как уличная кошка, удовлетворенная и довольная. — Это был долгий день. — Блэр, возможно, и работала на своих родителей днем, но у нее был побочный проект, над которым она работала по ночам. Работа художником брала свое.
Адам спустился ниже по ее телу, исчезая под одеялом.
