Перед ним нельзя пасовать, иначе он сожрет меня с потрохами. Я смотрю прямо, не прячусь, в этом нет смысла — муж меня из-под земли достанет, если нужно будет. И я знаю, что мое упрямство действует ему на нервы, потому что с такой мной очень сложно договариваться.
— О своих визитах принято сообщать заранее, — бросаю в него агрессивную правду.
Эдик проходит в глубь кабинета, опускается на стул. Его ничуть не задевает мой выпад: он собран и совершенно спокоен. Ледяная глыба.
— Я твой муж. Подобные слова оставь для своих любовников, — отмахивается лениво и брезгливо кривит губы. Я тоже морщусь от отвращения. Мы ведь можем нормально общаться, но каждый раз начинаем идиотскую игру, из которой оба выходим побитыми.
— И зачем пришел, муж?
— Есть дело, взаимовыгодное, — уточняет, понимая, что я просто так помогать ему ни за что не стану. Это больше не входит в список моих интересов. Выжидающе молчу, не строю никаких теорий. — Ты ведь все еще настроена выкупить мою долю в клинике?
— Ты знаешь ответ, — сегодня от Эдика хочется спрятаться. От него веет опасностью. Интуиция вопит, что этот разговор не закончится для меня хорошо, но не выслушать не получится.
— Хорошо, — уступает немного. — Я готов отдать тебе половину своей доли, четверть клиники, — зачем-то уточняет, хотя я прекрасно это знаю. Я ведь работаю по доверенности, поэтому мне не требуется подпись Эдика на каждом документе.
— А взамен? — отодвигаю в сторону ежедневник, чуть подаюсь вперед. Глаза загораются, мне действительно интересно, что такого он от меня хочет. Я ведь не могу предложить ничего. Моих сбережений хватит на десять процентов клиники, Эдик предлагает в разы больше. И я почти ощущаю, как затягивается удавка на шее.
— Мне нужна ты на новогодние праздники. Я хочу расширить бизнес, есть варианты. Предполагаемые партнеры предпочитают семейный отдых, и я не могу полететь один.
— Продаешь мне двадцать пять процентов за иллюзию счастливой семьи? — удивленно приподнимаю брови. Признаться, это меньшее из зол. Мы порой выбираемся в свет, где разыгрываем все еще влюбленную пару. Нам делают комплименты, мы долго натянуто улыбаемся, а потом отстраняемся. С Эдиком мы просто партнеры, но никак не семья, хотя патриархальные замашки все еще остались: он шантажирует, я делаю.
— Да.
Ответ сбивает с толку. Перспектива получить большую часть компании туманит разум. Даже если у меня не выгорит с покупкой остальной части, я все равно смогу решать все вопросы, опираясь на процентное соотношение. Эдик слишком щедр, не знаю, новогоднее это чудо или ловушка, в которую я попаду, но будет очень опрометчиво упустить шанс. Тем более муж выглядит так, будто не предлагает мне принять решение, а уже сам давным-давно все просчитал, сделал соответствующие выводы и составил план действий, в котором напротив моего согласия уже стоит галочка.
И, конечно, я могу попробовать выторговать тридцать процентов, но это может быть слишком рискованно. Эдик с легкостью упадет до двадцати, а то и пятнадцати процентов, потому что ему плевать на клинику и то, кому она достанется. А мне слишком хочется забрать главенство себе.
Киваю, соглашаясь на его авантюру. В конце концов, мы ведь когда-то были счастливы. На несколько дней сможем вспомнить, каково это.
— Документы мы подпишем в номере, как только заселимся, — выдвигаю свое условие, и теперь соглашается муж. — И я хочу прочитать утвердить договор до нашего отъезда.
— Конечно, мои юристы пришлют экземпляр. Мне нравится, когда ты такая деловая, Кристина. Тебе идет, — Эдик встает, обводит меня взглядом, задерживается слишком долго на губах, а потом с шумом выдыхает, продолжая пялиться.
— Ты пытаешься флиртовать?
— Нет, просто делаю тебе комплимент. Я не такой мудак, каким ты меня представляешь.
— Ага, ты просто бизнесмен, — соглашаюсь, припоминая давнюю фразу, с которой Эдиу сообщал, что не отдаст свою часть компании. — Напиши потом, куда мы летим, насколько и что нужно брать. Программу мероприятий хотелось бы знать заранее, — перехожу в деловой режим, потому что комплименты — это прямой путь к безнадежности. Мы с Эдиком периодически пробовали возродить отношения, но все скатывалось в никуда. Сейчас же и вовсе слова мужа звучат инородно. Я уже не хочу пытаться наладить с ним отношения. Мне бы избавиться поскорее.
— Разумеется. До скорой встречи.
Глава 21
До унизительного медленно тянущееся до праздников время я пытаюсь выдворить Крис из головы. Все тщетно. С каждой моей попыткой Измайлова только глубже туда забирается. Не помогают ни спарринги, ни алкоголь, ни тотальное игнорирование. Стоит только мимолетно подумать о Крис, увидеть, как она мелькает в дверях — и все, меня срывает с места так резво, что приходится тормозить, хватаясь за все, что попадется под руку.
Я дорабатываю кое-как, заканчиваю двадцать восьмого в полном раздрае. Категорически не согласен с Кристиной, да и муж ее не дает мне покоя. Почему тогда она вообще со мной переспала? Зачем к себе домой привела? Рассчитывала, что муж нас увидит, когда внезапно вернется домой? Нет, не похожа Крис на ту, кто будет так грязно вести себя с близким человеком. Да и дома у нее не было никаких следов пребывания другого мужика: ни обуви в прихожей, ни щеток в ванной, ни даже гелей для душа.
Что-то упорно не сходится в ее словах. И то, что я не могу ее так легко отпустить, тоже накладывает свой отпечаток. Обычно я легко забывал обо всех, кто сказал «нет». Не имею привычки лезть в голову к другим и разбираться в причинах. Только вот с Крис все мои установки летят к херам, потому что не срабатывает. Хочется узнать все и решить все проблемы, чтобы она наконец расслабилась и отпустила стены, которыми отгораживается от окружающих. Потому что обидно не иметь возможности войти и стоять снаружи, как десятки других.
Это бесит настолько, что хочется что-то раскрошить в хлам. Поэтому, закончив последний рабочий день, я еду за город, в дом, где не появлялся две недели. Здесь темно и сыро. Мой единственный нежилой на улице, и поэтому под новый год, когда вокруг все украшено, выглядит максимально непримечательно. Просто темное здание, прячущееся в ночи. Холодные комнаты, пыль и грязь.
И мне впервые здесь не нравится. Раньше я приезжал сюда и представлял, как сложится моя старость, а теперь… все не то. И даже стена бесит, поэтому, вооружившись кувалдой, я стремлюсь ее победить. Сравнять с полом, чтобы ни одного кирпича не осталось. Выплескиваю злость. На себя, на Крис, на несправедливость. Понимаю, что не смогу здесь жить даже после ремонта, потому что это дом для одного, а не для семьи. А мне вдруг отчаянно хочется последнего, даже картинки идиотские в голове вертятся: как я прихожу домой, а меня с порога встречают мои родные. И как в тумане вижу улыбку Измайловой, которая стирается вместе с падающими на пол кирпичами.
Я все колочу и колочу. Стена крепкая — меня и вовсе несет на эмоциях. Не помню, когда таким взбалмошным был. Наверное, в молодости, когда за бывшей женой бегал. А потом это все под цинизмом потонуло и вот теперь обратно выплыло, так что я не знаю, как привести себя к балансу.
Выныриваю из мыслей только тогда, когда звонит Иван. Дыхание давно сбито, я выхожу на улицу, стягиваю респиратор и принимаю вызов:
— Занят?
— Нет. В доме стену ломал, — отвечаю коротко. Хватаю холодный свежий воздух. Он остужает мысли и тело.
— И как? Победил? — усмехается друг. А для меня вопрос звучит совершенно иначе. Потому что нихера не получается: ни с домом, ни с Крис. Я как долбился в стену, так в нее и бьюсь.
— Не дается, — цыкаю и достаю из кармана куртки пачку сигарет. Прикуриваю и ухожу в дзен. На душе пустота — я вымотан физически и истерзан морально. И эта сигарета в четыре затяжки — передышка, в которой я прихожу в себя. Иван не говорит ничего, молчит, дает время. — Ты по какому поводу звонишь?
— Завтра утром вылет. Все в силе? — он краток. В последние дни я не особо выказывал энтузиазм по поводу предстоящей поездки. Кивал, когда Ваня предлагал отели, оставил ему на откуп программу отдыха. Друг вопросов лишних не задавал, он вообще какой-то тонкий психолог — всегда чувствует, когда надо дать мне побыть наедине с собой. И еще ни разу не ошибся.