соска в своем рту. И ее шумным дыханием и стонами заодно. Этим можно наслаждаться бесконечно. Втянуть, слегка поднять голову, потянуть, позволить выскользнуть — и снова, наклонив голову, захватить ртом.
Бесконечно сладко. На вкус. На запах. На слух.
Но в какой-то момент этого становится мало. Там, дальше, ниже — там должно быть еще слаще.
Но он не торопился. Исцеловал плечи, руки до самых пальцев — у нее такие изящные нежные пальцы. И они так трогательно дрожат. Артур целовал ее пальцы и прижимался своей грудью к ее. Ели бы он знал, какая она на ощупь — он бы чокнулся еще пару недель назад.
Мягкий нежный женский животик, пояс джинсов на нем кажутся грубыми — немедленно снять, пусть и через небольшое легкое сопротивление в виде сжавшихся бедер.
Ну что ты, маленькая, все будет хорошо, я обещаю.
Не иначе как магия какая-то — но ее белье сползло вместе с джинсами.
Получается, Света сейчас совсем без всего, обнаженная.
Артур сильнее зажмурился. Все бы отдал, чтобы увидеть ее такой.
Придется смотреть руками.
Его ладони легли на гладкие горячие женские бедра. А на его руки легли ее ладони — маленькие, нежные.
— Разденься и ты. Пожалуйста.
Два раза повторять не пришлось. Первым резким движением Артур сдернул и отшвырнул в сторону футболку. Вторым, не слишком элегантным, стащил джинсы вместе с трусами. И замер, упираясь разведенными в стороны коленями в постель и руками в бедра.
Смотри. Вот такой я. Ты можешь — смотри. Мне скрывать нечего. Я не могу и не хочу ничего скрывать от тебя, Свет мой Светлана.
— Какой ты красивый, — раздался тихий шепот. Артур успел только дернуться — и вот его уже обнимают мягкие, но сильные женские руки. С шумным вздохом он прижал Свету к себе. Всю. Кожа к коже. Без единого мешающего клочка одежды.
Одни сплошные охренительные изгибы. Пышная грудь, которая прижимается к его — и Артур помнит, какие на вкус ее соски, и как она сладко стонет, когда он ласкает их. И мы это обязательно повторим, а сейчас… Ладони скользнули вниз по женской спине до поясницы и…
Вот тут пошлое желание лапать, стискивать и сжимать — снова вернулось. С утроенной силой. Ну потому что для этого же они и созданы — две тугие гладкие полусферы. Да пальцы просто судорогой сведет — если это все не сжать. И ни одно слово, которым называют эту часть женского тела — ни литературное, ни похабное — не может описать и дать названия этому. Или просто у Светы это место — оно такое особое. Одуряющее. Лапательное. И бошкусносительное.
Все было в ней одуряющим. И у Артура верно и стремительно отказывали тормоза. Да и не нужны они сейчас! Когда двое так нуждаются друг в друге. Да, двое. Оба. И Светлана тоже. И от этого уносило больше всего.
Его руки жили своей жизнью, сжимая, оглаживая, пробираясь все дальше и глубже. В какой-то момент Светлана вздрогнула и попыталась отстраниться — хотя до этого лишь дрожала, всхлипывала, прижималась и мелко целовала его в плечо.
Тихо-тихо, я все понял. Сюда нельзя.
И пальцы двинулись дальше. Добравшись до раздвинутых влажных нежных складок. Света вздрогнула уже всем телом, сильно.
— Позволь мне, — словно сквозь вату услышал Артур собственный сиплый голос. — Умоляю. Позволь мне все. Я не сделаю ничего плохого…
Ее щека скользнула по его, когда Светлана кивнула. А он мягко опустил ее на кровать. Медленно развел несопротивляющиеся бедра. И припал губами.
Гладкая. Скользкая. Горячая. И все равно похожа на подтаявшее мороженое — сладкая влага и более твердая сердцевина.
Света была именно такой. Артур никогда не думал, что от этого может так унести — когда твоя женщина истекает влагой от желания. Не абстрактного. От желания тебя. Твое имя шепчет хрипло, поднимая выше бедра.
Он понимал, что ее уносит. Понимал, что его уносит еще больше. И с учетом трехгодичного целибата есть большой шанс опозориться. Еще немного этой влажности, сладости, стонов — и он на хрен, как пацан, кончит на простыню.
Артур выпрямился, и Света протестующе застонала.
— Давай вдвоем, девочка моя, — прохрипел он и резко дернул ее бедра на себя. — Я без тебя больше не могу.
Опасения Артура едва не подтвердились. Если не на простынь, так в нее и сразу. Каким-то немыслимым усилием воли удержался.
Как давно у него не было женщины.
У него никогда не было такой женщины.
Он зажмурился сильнее, до боли. Ну чтобы хоть так отвлечься. Перехватил ее бедра, опустил и прижал их к ее животу. Ее пятки уперлись ему в грудь.
У нее даже пятки мягкие.
У нее все мягкое. Нежное. Гладкое.
Он сейчас не видит. А раньше он никогда и не смотрел. Артур не помнил, чтобы когда-либо рассматривал девушек в этом месте. Что там рассматривать?
Нарцисс гребанный. Сейчас бы он посмотрел. На нее такую — нежную, гладкую, влажную и всю раскрытую. Он бы все рассмотрел сейчас — какая она там цветом, какой формы — в том месте, где он входит в нее. Где она отдает себя ему.
Но он не увидит. Зато может представить. Нафантазировать. Припухшая сверху. Изгибы внутренних лепестков. Снаружи чуть темнее, в серединке светлее. Розовая. Блестящая от влаги. Вся такая… раскрытая. Ждущая его. Желанная.
Нет, лучше не представлять. Иначе позор точно неизбежен. И Артур аккуратно двинул бедрами, еще сильнее зажмурившись.
Не видеть. Не представлять. Только чувствовать.
* * *
Лучше не смотреть. Его зажмуренные глаза добавляют горечи в сладость. А она сама… Как она, наверное, ужасно выглядит — с бесстыдно разведенными и прижатыми к животу ногами. С ее-то бедрами и ее-то животом. И такой совершенно красивый Артур — во всем великолепии рельефного торса и точеного лица.
Красавец и чудовище.
Нет. Закрыть глаза. Мы будем на равных.
Но стоило лишь закрыть глаза, как все эти глупые мысли тут же исчезли из ее головы. И остались лишь мягкие плавные движения. Чувство растяжения и наполненности. Его пальцы, сжимающие ее ноги под коленями.
А потом все быстрее. Все наполненнее. Его низкий стон, еще один. Пальцы его соскальзывают с ее ног и оказываются, там, чуть выше того места, где он творит с их телами какое-то волшебство. Прикосновение, огненное, электрическое. И внезапный разряд. С полной перезагрузкой всей Светы.
* * *
Реальный мир возвращался поэтапно. Сначала включился слух. И непонятно, это шумное дыхание — ее, его? Потом вернулось зрение, показав темно-серые
