остановил взгляд на отце. А я не в силах была поднять глаза, сгорая от стыда, я опустила голову и уставилась на деревянную поверхность парты. Казалось, целую вечность я рассматривала мелкие трещины и глубокие выемки с отодранной краской. Господи, как же стыдно-то. Что я натворила?
Погруженная в омут бесконечного стыда, я не сразу осознала, что Волкова рядом больше нет. Поняла это только в тот момент, когда кто-то очень громко шарахнул дверью.
С трудом подняв глаза и все еще сгорая от стыда, я посмотрела на одногруппников, потом перевела взгляд на рассматривающего меня отца Жени. Мужчина буравил меня тяжелым взглядом, а я все яснее осознавала, что мне конец, просто конец. Конечно, этому засранцу ничего не будет, а я…
Я буду расплачиваться за обоих!
— Продолжим, — наконец заговорил мужчина, привлекая внимание с интересом разглядывающих меня однокурсников. — Итак, для тех, кто не расслышал, меня зовут Николай Федорович Волков, — он точно обращался ко мне, — в этом семестре я буду преподавать у вас литературу. Понимаю, что большинству из вас она неинтересна, но придется потерпеть, — усмехнулся мужчина, а у меня мурашки по спине побежали.
Вжав голову в плечи, я очень старалась не отсвечивать. Как на зло последовала перекличка, когда очередь дошла до моей фамилии, Волков старший вновь обратил на меня свой суровый взгляд.
Кажется, с меня семь потов сошло за то время, что Николай Федорович, не отрываясь, смотрел на меня. Было неловко и страшно. До чертиков страшно! Потому что я не хочу проблем и хочу стипендию. А еще я хочу спокойно учиться, не привлекая лишнего к себе внимания.
Хвала богам, Николай Федорович решил не заострять внимание на щекотливой ситуации, а у меня огромный груз с плеч рухнул, когда, наконец, позабыв обо мне, он закончил перекличку и начал лекцию.
Я старалась слушать, действительно старалась, но слова пролетали мимо, совершенно не задерживаясь в голове, ведь все, о чем я могла думать — чертов поцелуй. Ужасно, это было просто ужасно! Да! Именно так, и мне нисколько не понравилось это слюнявое действо!
«Кому ты врешь Лина?» — ехидно проскрипел внутренний голос.
Да чтоб тебя!
Поняв, что сосредоточиться все равно не получится, я просто сдалась. Считая минуты до конца пары, я изводила себя мыслями о случившемся. Очевидно, я заигралась, раззадорила тигра в клетке и обязательно об этом пожалею.
К концу пары я окончательно себя довела. Руки дрожали, тело бросало из жара в холод, голова кружилась, а во рту наступила тотальная засуха. Казалось, еще немного — и я потеряю сознание. Мне катастрофически не хватало воздуха, настолько, что, испугавшись собственного состояния, я даже не заметила, как пара подошла к концу.
— Кошкина, вы в порядке? — донесся до меня голос Николая Федоровича.
— Я… — очнувшись, я пробежалась глазами по аудитории, однокурсники постепенно покидали помещение, некоторые бросали в мою сторону насмешливые взгляды, кто-то даже громко перешептывался.
Несомненно, ближайшую неделю я буду звездой курса.
— Д…да, все хорошо, — с трудом поднявшись, я закинула в рюкзак тетрадь и ручку, застегнула молнию, и на ватных ногах направилась к выходу. Спустившись по лестнице, я уже было собиралась выскользнуть из опустевшей аудитории, когда в последний момент за спиной раздался голос:
— Кошкина, задержитесь на минутку.
Вот, блин!
Лина
— Между мной и вашим сыном ничего нет, то, что произошло — это простое недоразумение, и я не знаю, как так вышло, но больше этого не повторится, я обещаю, и на лекции я буду все ходить и учить буду все наизусть, честно слово, ни одну пару не пропущу, и сдавать все буду вовремя, — я решила оправдаться прежде, чем Волков старший перейдет к обвинениям.
Говорила я так быстро, что собственный мозг не успевал за языком. Кажется, я даже не дышала и на одном лишь выдохе протараторила свою тираду. Волков старший, в свою очередь, надо отдать ему должное, молча слушал, ни разу не перебив и даже не сделав попытки остановить льющийся из меня словесный понос. Правда взгляд мужчины привел меня в недоумение. Николай Федорович смотрел на меня с интересом, а еще он улыбался.
Улыбался, Карл!
И что, интересно, вызвало в нем столько неожиданную реакцию?
— Кошкина, вы всегда так быстро говорите? — поинтересовался мужчина, потирая подбородок и ни на секунду не сводя с меня взгляд.
Господи, ну хватит на меня смотреть. Он же во мне сейчас дыру проделает. У них это семейное — взглядом прожигать? То, что случилось после, очевидно, нервное, иначе как еще можно было объяснить брошенные мною, совершенно необдуманные слова:
— Только по четвергам, — повторила я фразу, часом ранее сказанную сыну стоявшего передо мной преподавателя.
Осознав всю глубину своего падения и дурости, я тут же стушевалась, виновато опустила голову и, потупив взгляд, тихо добавила:
— Простите, это нервное.
Глупо. Как же глупо это, должно быть, прозвучало. Он наверняка теперь обо мне сложит весьма нелестное мнение. И все бы ничего, подумаешь, какая-то безмозглая студенточка, мало, что ли, он таких на своем преподавательском веку видел, если бы не одно «но». Безмозглая студенточка на глазах у всего курса и самого Николая Федоровича бесстыдно целовалась с его сыном во время пары. И вместо того, чтобы держать язык за зубами, все та же безмозглая студенточка умудрилась закопать себя еще глубже, окончательно пробив дно вселенской тупости.
Больше я рот не открывала, справедливо рассудив, что так будет лучше для меня же самой, потому что сейчас, вот в эту самую минуту, решался вопрос моего будущего в стенах этого университета. Всем известно, как при желании, даже один, казалось бы, неважный предмет, мог испортить жизнь.
В общем, гнетущая тишина, возникшая в пустой аудитории, постепенно начинала раздражать, а молчать становилось все сложнее. Николай Федорович жизнь мне облегчать не спешил, более того, у меня появилось стойкой ощущение, будто мужчина намеренно надо мною издевается, давя тягостным молчанием.
— Вы меня завалите, да? — я не выдержала и заговорила первой.
У меня коленки дрожали и икры судорогой сводило. А еще мне внезапно захотелось есть. Это глупо, но каждый стресс для моего организма сопровождался ростом аппетита. И несмотря на относительно недавний завтрак, мой пищеварительный тракт отчаянно запротестовал громоподобным урчанием кишечника, которое, несомненно, не осталось незамеченным.
До моего слуха донесся смешок. Наконец осмелившись поднять голову, я встретилась взглядом с
