Скрывает мой стыд, пылающий на щеках. Его теперь не смыть и не замазать. Он вечно будет жить в моей памяти. Первый оргазм. С первым мужчиной. И мыслями о другом.
Демид быстро принял душ и вернулся в комнату в одном полотенце. Запечатлев на моей щеке поцелуй и погладив по волосам, скорее дежурно, чем по порыву эмоций, сказал, что устал, как раб на галерах после почти суток без сна на дежурстве- и тут же завалился спать.
А мне сон не шел. Ни в один глазок. Я пока не привыкла к такому плотному присутствию мужчины в моей жизни, в моем пространстве.
Прошло несколько часов с ворчаниями в поисках удобной позы. Кровать была широкой, даже шикарной, гораздо больше моей узенькой односпальной дома, но все равно, странно было делить ее с Демидом. Странно было вообще ее с кем-то делить. Это ведь тоже большой шаг-вот так подпускать человека в свое самое личное пространство, настолько близко.
Форточка жалобно скрипнула и распахнулась, начав истерично трепать тюль. Я встала, чтобы ее закрыть. Холодный зимний воздух ударил по моему лицу, но оно все так же продолжало гореть. Этот пожар- как ядро Земли, его не потушить снаружи. Он глубоко внутри, в самом сердце.
Я совершила ужасный поступок. Это неправильно, нехорошо. Наверное, это даже грех? Как возможно такое, чтобы порядочная женщина думала о другом мужчине, когда…
Закрыла лицо руками, стесняясь даже лунного света, ставшего свидетелем моего падения. И ведь я даже не вспоминала об этом Туманове всё это время! Он пугал меня, настораживал, вводил в ступор! Мы виделись один раз в жизни, не считая… не считая сегодняшнего позора. Как теперь смотреть ему в глаза? Он ведь видел… Что он видел и что понял? И почему он вообще стоял и смотрел, а не ушел?!
А может мне это всё показалось? Может и не было никакого Туманова?
Демид лежал на кровати, вытянувшись поперек, и мирно посапывал.
Снова посмотрела на пейзаж за окном. Белизна снега размывала темноту ночи. На душе от этого вида словно бы вьюга завывала. Нестерпимо. Нестерпимо смотреть в лицо суровой природе. Она словно бы ставит мне на вид мое несовершенство. Укоряет за то, какая я. Оголяет до самой правды, не оставляя ни единой ниточки, чтобы прикрыться оправданиями. Угрызения совести, замешанные на полной растерянности и непонимании самой себя, буквально распирали изнутри.
Попыталась сглотнуть ком в горле, но не получилось. Все пересохло, горит. Подумала об этом и закашлялась до боли в легких, до чувства потери способности дышать. В комнате воды не оказалось. Не помню, как выскочила из номера, сбежала вниз по лестнице. Как нашла впотьмах дома кухню.
Подрываюсь к холодильнику, хватаю бутылку с полки. Жадно пью, а потом перевожу глаза в сторону и от ужаса и удивления попёрхиваюсь. Холодное, влажное стекло едва не вылетает из моей руки, спасает только то, что я сжимаю бутылку так сильно, что она вот-вот треснет.
-Тише, - подходит ко мне Роман и стучит по спине. Аккуратно забирает бутылку из рук.
А мне от его «спасительных действий» еще более не по себе.
Проходит еще какое-то время, прежде, чем я прихожу в себя хоть немного.
-Уже лучше?
Молча киваю, хотя дыхание все еще спирает, а сердце предательски отстукивает в районе горла так, что связки вибрируют.
Он совсем рядом. В той же одежде, в который был, когда…
Значит, все- таки не сон и не глюк. Он все видел. Он видел, как мы с Демидом. Он видел, как я…
Его взгляд спокойно изучает моё лицо. В нем уже нет того дикого алчного голода, что был там, наверху, но есть интерес- живой, искрящийся. Как блеск снежинок на солнце, потому что его глаза те, что не жгут огнем. Они замораживают, зачаровывают. Заставляют оцепенеть. Северные глаза. Магические. Были бы такие у женщины, сказали бы, что колдовские.
-Аврора,- шепчет он едва слышно, одними губами. И в глаза мне смотрит- так, как никто не смотрел. Он словно изучает их, в буквальном смысле изучает- как уникальный экспонат в музее, очень красивый предмет или явление природы,- ты знала, что другое название северного сияния - Аврора Бореалис? Его придумал в 17-м веке французский философ, священник и астроном Пьер Гассенди. Оно происходит от имени римской богини утренней зари Авроры и греческого бога северного ветра - Бореаса.
Я не могу сосредоточиться на его словах, они стекают по мне, как тягучая патока. Мозг цепляется за его «ты» и снова теряет ориентацию. Мы не переходили с ним на «ты». Мы вообще второй раз в жизни разговариваем… Нервно сглатываю.
-У тебя глаза, как северное сияние, знаешь?-я громко выдыхаю, потому что мне кажется, что он на пару сантиметров ближе,- в них такие же переливы цветов. Я еще в гостях у тебя заметил. И сейчас- из окна на них падает свет и они словно бы ловят его и окрашивают в сине-зеленые оттенки.
Я не в силах ничего сказать. Сама смотрю в его серые глубокие глаза, как завороженная. Всё это похоже на какой-то сеанс гипноза. А когда Роман опускает свой взгляд на мою шею и ниже, в ужасе понимаю, что в одной тоненькой ночнушке сейчас перед ним. В горле так першило, что я и не думала о том, в чем выбегаю. Она из тонкого сатина и почти прозрачная. Прохлада просторного помещения скручивает мои соски в спелые ягоды- и я рассыпаюсь на осколки, когда вижу, что он на них смотрит. Да, он смотрит на мою грудь. Он видит мое возбуждение. И даю честное слово, по его торсу пробегает волна нарастающего напряжения. Я вижу это по тому, как напрягается сильная шея.
Взгляд мужчины плывет ниже и, задержавшись на бедрах, следует до самого низа, подмечая, что я стою на холодном деревянном полу босой.
-Замерзла,- говорит еще тише,- беги к своему герою, Аврора. Пусть он тебя согреет.
Я не шевелюсь. Лишь со всей силы опять жмурюсь. И кажется, что даже кулаки сжимаю.
А когда снова смотрю перед собой-все как в тот момент, у стены с Демидом- Романа нет, словно
