не выдала меня Полине, — произношу я и сажусь за стол перед дымящимися кружками с чаем.
— Дурак ты, Максим, — строго произносит она. — И Кирилл твой — тоже дурак, так ему и передай. Морочите девочке голову. Вроде бы взрослые мужики уже, а все как дети.
— Мам! — устало прерываю я ее. Давненько она меня не отчитывала, я уж и забыл что это такое.
— Разве я не правильно что-то говорю? Такая девушка хорошая. И нравишься ты ей.
Отпиваю чай и вопросительно приподнимаю бровь.
— Скажи еще, что не замечал! — всплескивает руками мать. — Полиночка каждое твое слово ловит, всегда в непосредственной близости от тебя старается быть, не отходит ни на шаг.
Молчу, отрываю кусочки от булки и складываю рядом, на блюдо. Да быть того не может!
— Да не мучай ты плюшку, — бьет меня по руке мама. — И ты к ней тоже неравнодушен, — продолжает она. — Я заметила, как ты на нее смотришь. Материнское сердце все чует. Вижу, голову от нее теряешь. Кота, вон, притащил, хотя отродясь у тебя любви к кошкам не было, ты всегда собак больше любил.
Мамины слова заставляют задуматься. Да, действительно, я все чаще ловлю себя на том, что наблюдаю за Полиной. Мне нравится, как грациозно она двигается, как легким взмахом головы отбрасывает со лба непослушную прядь. Нравятся ее вьющиеся карамельные волосы, ее глаза-блюдца, меняющие свой цвет в зависимости от погоды или настроения — от серого до небесно-голубого. Нравятся ее тонкие пальцы, с аккуратными лунками ногтей. Нравится ее смех, звонкий и переливчатый, как сотня маленьких колокольчиков. Как много, оказывается, я заметил и как много не уловил. Например то, что эта девушка, и правда, мне не безразлична. Как же так вышло, что я, взрослый мужчина и чуткий руководитель, не сумел распознать собственных чувств?
Поднимаю на маму хмурый взгляд.
— Вот и я об этом, — кивает она, словно прочитав мои мысли. — Поэтому бросай дурью маяться и расскажи Полине правду, пока не поздно. А то скоро совсем запутаешься в своем вранье, не выпутаться будет. Не так я тебя воспитывала, сынок. Ох, не так.
Я поднимаюсь со стула и целую маму в щеку.
— Доброй ночи, мам, — произношу я и направляюсь к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Я надеюсь, что ты меня услышал, Максим, — говорит мне в спину мать.
Безусловно, мама права. С каждым днем становится все сложнее делать вид, что я ничего не знаю о Полине. Я и так чуть не прокололся, когда сказал ей, чтобы она позвонила Кириллу. Хорошо, что я тогда стоял спиной, и девушка не видела, как я судорожно вращаю глазами, соображая, как бы выкрутиться. Нужно непременно все ей рассказать. Только как это сделать, не навредив еще сильнее их отношениям, и без того далеко не идеальным, с братом? Дернул же черт пойти на поводу у друга и ввязаться в эту авантюру.
Решив, для начала, обсудить все с Киром, я бесшумно иду к своему временному пристанищу и вдруг слышу слабый голос из-за двери, ведущей в комнату, где спит Полина. Осторожно приоткрываю дверь и вхожу. Девушка мечется по кровати, залитой слабым светом от включенного телевизора, и крепко сжимает пальцами мягкий плед.
— Не надо, — стонет Полина, — пожалуйста, нет.
— Поля? — тихо зову ее, не понимая, что делать.
— Нет, прошу, — бормочет во сне она. — Помогите…
Я нахожу на постели пульт и выключаю телевизор. Комната погружается в темноту. Обхожу кровать и ложусь, не раздеваясь, на покрывало. Обнимаю девушку сзади и притягиваю ближе.
— Не отпускай, — шепчет, не просыпаясь. — Пожалуйста.
Прижимаю ее еще крепче к себе. Полина несколько раз всхлипывает и расслабляется, успокоившись. Лежу, не решаясь пошевелиться, и вскоре сам проваливаюсь в поверхностный, тревожный сон.
Когда я открываю глаза, за окном уже брезжит рассвет. Мне неизвестно, сколько я проспал. По ощущениям — часа два. Солнце еще не взошло над горизонтом, но уже окрасило облака в дымчато-розовый цвет. Я аккуратно, чтобы не разбудить девушку и не напугать ее своим присутствием, поднимаюсь с кровати и бесшумно покидаю комнату.
Я сердечно прощаюсь с Андреем Максимовичем и крепко обнимаю Светлану Ивановну.
— Спасибо Вам, — шепчу я ей на ухо.
— Рада была познакомиться, Полечка, — говорит мне на прощание женщина. — Надеюсь, что у нас еще будет повод увидеться и посекретничать.
Улыбаюсь и согласно киваю. Я бы тоже очень этого хотела. Сколько же кроется заботы и доброты в этой душевной женщине, и она готова безостановочно делиться этим с окружающими. Просто невероятно!
Сажусь в машину к Максиму Андреевичу, который уже занял водительское кресло и теперь ждет меня, и еще раз машу рукой его родителям.
— У Вас чудесные родители, — говорю я ему. — Такие приятные и гостеприимные люди.
— Они такие, — улыбается мужчина, не отрывая взгляда от дороги.
Шеф сегодня молчалив. Когда я, проснувшись, спустилась на кухню, где Светлана Ивановна жарила блинчики, Максим Андреевич уже сидел за обеденным столом и о чем-то сосредоточенно думал, подперев кулаком лицо. Он мельком взглянул на меня, кивнул и отвернулся.
— Вы не выспались? — делаю попытку завязать разговор.
— С чего ты взяла? — настороженно спрашивает он.
— Вы хмурый, — пожимаю я плечами.
Мужчина некоторое время молчит, по-прежнему не глядя на меня. Мне не ясна причина этих разительных перемен — вчера смеялся и клал мне руку на колено, а сегодня даже видеть меня не хочет?
— Скажи, тебе часто снятся страшные сны? — задает он неожиданный вопрос.
В недоумении смотрю на его профиль. О чем это он?
— В каком смысле? — озадаченно спрашиваю я.
— В прямом. Мне показалось, что ночью ты кого-то звала, — произносит он, удостоив, наконец, меня взглядом. — Что тебе снилось?
— Я не помню, — отвечаю растерянно. — Вы не могли уснуть из-за этого?
— Нет, — отрезает он. — Все в порядке.
Боже, как неловко. Но я, правда, не помню. Обычно я просыпаюсь от кошмаров, после чего не могу уснуть и еще долго верчусь в постели, прокручивая в голове страшные образы, а утром встаю полностью разбитой. Сегодня же я проснулась бодрой и выспавшейся, и мне казалось, что эта ночь прошла вообще без сновидений.
Максим Андреевич довозит меня до дома и быстро уезжает, лишь кивнув на прощание. Не успеваю я войти в квартиру, как на меня обрушивается гнев старшего брата.
— Где ты была? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, вопрошает Кирилл.
— Я же тебе написала, что у Ксюши.
— Почему не отвечала на звонки? — продолжает он, нависнув надо мной коршуном.
— Телефон был на беззвучном, — вру
