— Ей-богу не облажаюсь, Пинки! Ты что, уже совсем в меня не веришь?
— Верю. Но знаю также, что ты в первую очередь — женщина, которая живет не разумом, а эмоциями. И к тому же упрямая как осел. Надулась, видишь ли, на окружного прокурора, вот и вздумала…
— Ни на кого я не надулась.
— Черта с два не надулась! — взорвался Пинки. — Нечего меня на слове ловить! «Надулась» еще слишком мягко сказано о том, какие чувства ты к нему питаешь. — Он угрожающе поднес к ее носу похожий на обрубок указательный палец. — Короче, заруби себе на носу: мне вовсе не нужно, чтобы наша главная редакция превратилась в поле боя между тобой и Макки!
— До этого дело не дойдет. Я обещаю.
— Не позавидую тебе, если ты свое обещание нарушишь, — проворчал он, опуская ноги на пол.
Ее глаза радостно загорелись.
— Значит, решено? Новое место — мое?!
— Твое, твое…
— Спасибо, Пинки! — Она стремительно поднялась. — Когда приступать?
— Дик уходит в конце недели. Понедельник тебя устраивает?
— Значит, понедельник? Отлично! — Она повернулась было, чтобы уйти, но, вспомнив о чем-то важном, замерла на месте. — А можно Майк Гонсалес останется моим оператором?
— А прибавки к жалованью попросить не хочешь?
— Об этом я и не мечтаю.
— В таком случае забирай своего Майка, — ухмыльнулся Пинки, и она подпрыгнула на месте от радости. Поднявшись из кресла, директор отдела новостей глубоко затянулся сигаретой. Вид у него был не очень веселый. — Ты для меня все равно что дочь, Кари, и поэтому я хочу сказать тебе одну умную вещь: кинжал мести — оружие обоюдоострое. Иной раз колешь им кого-нибудь, а попадаешь в собственную задницу.
Она смешливо наморщила нос.
— Хорошо, запомню.
Однако у него оставались серьезные сомнения в том, что его предупреждение надолго задержится в ее белокурой головке.
— Ох, Кари, не нравится мне это.
— Да будет тебе ныть, трус несчастный. Где твоя любовь к приключениям? Сам подумай: ну что они могут с нами сделать, даже если и застукают?
Мученически вздохнув, Майк Гонсалес поволок свою тяжелую ношу выше по лестнице. В лифте госпиталя громоздкая видеокамера наверняка привлекла бы к себе излишнее внимание. Именно этого они сейчас пытались избежать.
— Да пойми же ты, не врачей с санитарками я боюсь, а Пинки.
Она тихо рассмеялась.
— Если мы притащим ему слезливую историю, которую можно вставить в шестичасовой выпуск, ему наплевать будет, каким образом мы ее раздобыли.
— А об окружном прокуроре ты подумала? Он такой тарарам устроит — только держись! Зря, что ли, он этого мужика ото всех прячет?
— Вот этим я и заинтригована. Отчего такая секретность? Почему никто из нас не видел этого человека, после того как он был арестован за убийство жены? Чего добивается Макки?
— Но как ты узнала, что его в тюрьме кондрашка хватил?
— Почаще в суд наведываться надо. Там в кафетерии много чего болтают. — Услышав это объяснение, Майк уважительно хмыкнул. — Мои невольные информаторы уточнили даже, в какой именно госпиталь его уложили.
— А номер палаты ты откуда вынюхала? — спросил оператор.
Кари ответила ему озорной улыбкой.
— А это мой маленький секретик.
Так за разговором они в конце концов дошли до нужного этажа. Приоткрыв дверь, Кари настороженно вгляделась в глубь коридора.
— Надеюсь, наш несравненный мистер Макки не выставил охрану.
Охранников видно не было. Бесшумные и невидимые, телевизионщики шмыгнули в коридор, а затем в палату. Мужчина средних лет лежал на кровати, нервно вцепившись в одеяло.
— Кто вы? — спросил он, похожий на перепуганного кролика, когда Кари и Майк приблизились к нему.
— Меня зовут Кари Стюарт, мистер Гопкинс. Как вы себя чувствуете? — вежливо поинтересовалась она.
Его затравленный взгляд бегал от Кари к Майку, навьюченному устрашающим оборудованием. Затем в его настороженных глазах что-то промелькнуло: он узнал ее.
— Так вы та самая девушка с телевидения? — спросил пациент. На сей раз в его голосе звучал уже не испуг, а неподдельный интерес.
За долгие годы репортерской работы Кари усвоила психологическую закономерность: тех, кто каждый вечер появляется на экране домашнего телевизора, люди со временем начинают воспринимать как давних знакомых. В ситуациях, подобных этой, такая иллюзия личного знакомства как нельзя лучше играла ей на руку.
— Да. — Сев на стул рядом с кроватью, она украдкой нажала на кнопку диктофона. Еле заметного кивка Майку было достаточно, чтобы включить видеокамеру. Палату в ту же секунду наполнило мягкое, почти успокаивающее жужжание. — Вы видели меня по телевизору?
— О, конечно, мы с Эммой… — Мужчина тут же осекся, его губы затряслись, а в глазах сверкнули слезы. — Теперь ее уже нет…
— Я читала об этом в газетах. Может быть, вы расскажете нам, что все-таки произошло?
— Я не хотел убивать ее, даже не помню ничего. — Он заплакал, и камера Майка тут же отобразила его лицо крупным планом.
— Признайся, сильная вещь получилась, а?
— Что и говорить. Да только вонь от нее еще сильнее будет. А уж в том, что она поднимется, если мы дадим этот кусок в эфир, сомневаться не приходится.
Раздосадованно вздохнув, Кари повернулась к нему спиной. Она нервно мерила шагами крохотную монтажную, в то время как Пинки во второй раз просматривал интервью с Гопкинсом, обвиняемым в убийстве собственной супруги.
— Так ведь получилось-то хорошо. Разве не так, Пинки?
— А я и не говорю, что плохо, — поднялся он со стула. — Но хорошо ли это с точки зрения журналистской этики? Вот в этом у меня серьезные сомнения.
— Что ты имеешь в виду?
— В материале должны быть представлены позиции обеих сторон — таков железный закон. А ты этого не сделала.
— Позиция другой стороны уже представлена. Ты же читал утверждения Макки в газетах. Он добивается для этого человека обвинительного приговора. Причем не просто приговора, а смертной казни.
— Ошибаешься, он вел речь только об обвинительном приговоре. Но ни слова о том, что это должна быть именно казнь.
— Все равно он и ее добьется — не мытьем, так катаньем. — Она положила подбородок на сцепленные пальцы. Ее поза была похожа на молитвенную. — Вспомни, сколько раз люди, по сути дела, оказывались осужденными заочно. И только лишь потому, что еще до суда пресса успевала изобразить их отпетыми негодяями.
— А ты, значит, поставила перед собой святую цель снять этого Гопкинса с крючка?
— Нет. Я просто дала ему возможность высказаться.
— Такая возможность у него еще будет. В суде.
Она с трудом удержалась от того, чтобы вспылить.
