В коридоре гостиницы ей встретился осунувшийся, бледно-зеленый Петька. — Что рвануло? — спросила она.
— Да… — Он отмахнулся. — Духи автобус взорвали. Четверо погибли, двенадцать раненных.
— Ясно, — покивала Лика. — А ты чего такой снулый? Накурился вчера, что ли?
— Да какой там, — с досадой бросил Петька. — Салат, суки, вчера на ужин подали. Помыли, наверно, зелень плохо, чурбаны проклятые. Всю ночь не спал, с толчка не слезал. Сейчас в Кандагар ехать с нашими офицерами, Меркович договорился, а я выйти из гостиницы не могу.
— Бедняжечка! — со смехом посочувствовала Лика. — Сходи к Петренко, у него должны были таблетки остаться. Он тут тоже как-то салатику поел…
Обрадованный Петька поспешил по коридору, Лика же на мгновение задумалась, затем окликнула его:
— Постой! Сейчас, говоришь, в Кандагар едете?
— Они едут, — махнул головой Петька. — Я уж сегодня никуда не ездок.
— Ясно, — кивнула Лика. — Ну иди лечись, болезный! — И, быстро сообразив что-то, кинулась вниз по лестнице.
У выхода из гостиницы тарахтел выкрашенный под камуфляж армейский джип. Шофер в военной форме проверял что-то, откинув крышку капота. Несколько военных с автоматами наперевес курили чуть поодаль. Меркович стоял у машины, объяснял что-то двум ребятам из группы, уже сидевшим внутри. Лика подлетела к нему и быстро заговорила:
— Владимир Эдуардович, можно мне с вами вместо Пети. Он…
— Доброе утро, — обернулся к ней Меркович. — Я знаю про Петю.
— Так можно? — настойчиво переспросила Лика.
— Нет, — отрезал Меркович и отвернулся к ребятам.
— Почему? — не уступала Лика.
Он посмотрел на нее с нескрываемым раздражением.
— Белова, ты мне клялась, что, если я возьму тебя в группу, с тобой проблем не будет. Тем не менее с тобой сплошные проблемы. Тебе с нами нельзя, потому что обстановка неспокойная. Ты, наверно, знаешь уже, что утром духи взорвали автобус. И на дороге может произойти экстренная ситуация.
— Вы мне тоже обещали, — запальчиво возразила Лика. — Обещали, что я буду здесь военным корреспондентом, а не бесплатным приложением к журналистской группе. И насчет обстановки… Она тут всегда неспокойная. И странно, если б было иначе, война все-таки. За целый год, что я здесь торчу, ни разу еще не было спокойной обстановки.
— Белова, возвращайся в гостиницу, — повысил голос Владимир.
— И не подумаю! — взбеленилась Лика. — Вы мешаете моему профессиональному развитию, не даете проявить себя, а потом говорите, что я еще не готова выезжать за пределы города. Так я никогда не буду готова, вы просто не даете мне возможности…
— Хватит! — резко оборвал он. И, зыркнув на нее злыми темными глазами, скомандовал: — Полезай в машину. Живо! И чтоб я никакого писка в дороге не слышал!
— Есть! — расплываясь в счастливой улыбке, отозвалась Лика и, торопясь, пока он не передумал, запрыгнула в джип.
Дышать в тесном кузове было нечем. В спертом недвижимом воздухе стоял запах нагретого солнцем металла, бензина, выжженной пересохшей земли. Лика попыталась перекинуться парой слов с Генкой, журналистом из их группы. Но из-за рева едущего впереди бронетранспортера и непрекращающегося стрекота кружившего над ними вертолета ничего не было слышно. Она выглянула в узкое, заплывшее грязными разводами окно джипа. За стеклом тянулся однообразный желто-серый пейзаж — растрескавшаяся земля, пологие горные склоны, чахлая, изнывающая без воды растительность. Изредка мелькали пустые, словно вымершие, деревушки с низкорослыми домиками. Кругом царили бедность и запустение.
Лика откинулась на кожаную спинку сиденья и обвела взглядом салон джипа. Водитель уверенно вел машину, непринужденно рассказывая что-то смешное согласно кивавшему усатому военному, сидевшему рядом с ним впереди. Генка строчил что-то, пристроив на коленке потертый блокнот. Тусклый солнечный луч, пробивавшийся в кузов сквозь запыленное стекло, высвечивал благородный профиль Мерковича — словно изображение римского императора на древней монете.
Удушливая жара сморила Лику. Голова стала тяжелой, глаза сонно моргали, и в конце концов она задремала, провалилась в неглубокий душный сон. Она не поняла, что произошло. Почему вдруг ожила и заверещала рация на поясе у капитана, что за сухой треск раздался откуда-то слева, почему с кружившего над колонной вертолета донеслась автоматная очередь. Лика приоткрыла глаза, увидела бледного Генку, его трясущиеся губы, услышала резкие выкрики офицера в рацию:
— Мы приближались к посту. Нас увидели с дороги, открыли огонь… Отсюда до поста две тысячи метров. Обстрел продолжается.
Она успела заметить странное выражение на лице Владимира — глаза блестят, раздуваются тонко вырезанные ноздри. Близость опасности словно опьянила его, превратила в древнего, коварного и жестокого бога войны. Машина продолжала двигаться, несмотря на взметавшиеся рядом черные фонтаны земли. Затем что-то ударило совсем близко, взорвалось будто в голове. Окружающий мир дрогнул, зашатался, взлетев на воздух, осыпался мелкими черными осколками. Лика ощутила, как невидимая сила подбрасывает ее тело, словно детский мячик, влечет куда-то, переворачивает. Глаза заволокло красным. И больше уже ничего не было.
Кругом был снег, глубокий, рыхлый, непроходимый. Лика брела вперед, то и дело проваливаясь почти по пояс, падая и снова поднимаясь. Брела туда, где виднелась впереди смутная темная фигура. А снега на пути становилось все больше, он комьями налипал на сапоги, делая ноги тяжелыми, неподъемными, затрудняя каждый шаг, он колол ладони, набивался за шиворот. Непонятно было только, почему же он такой жаркий, горячий, этот странный снег. Жжет руки, лицо и пахнет гарью… И становится его все больше, а темная фигура впереди все отдаляется. И Лика, уже не надеясь дойти, добраться до нее, судорожно кричит: — Никита!
Человек оборачивается. Но только это не Никита. Это кто-то другой, тоже знакомый, смотрит на нее глазами цвета июньского неба…
Лика едва слышно застонала. Кругом было темно, лишь откуда-то сбоку пробивался солнечный свет. Она с трудом приподняла руку, попыталась сориентироваться в окутывавшей ее темноте, пальцы скользнули по прохладной неровной каменной поверхности. Значит, она в каком-то горном ущелье, в пещере, каменном мешке. Лицо и ладони сильно саднило, наверное, кожу посекло осколками во время взрыва. Лика ощупала голову, убедилась, что тяжелых травм нет — лишь на виске коркой запеклась кровь, должно быть, ссадина. Первый шок начал медленно отступать, отчаянно заколотилось сердце, задрожали пальцы. Лика сжала зубы, стараясь взять себя в руки. Нельзя распускаться, нужно действовать быстро и решительно. Узнать, где она, как сюда попала, кто из их колонны выжил. Любыми способами постараться добраться до своих.
