Борис явно издевался над Надеждой.
— Твой Надёныш, — ласково говорил он Нине.
Она отмалчивалась. Ей все эти дискуссии казались нелепостью, надуманностью. Да и многим в классе они казались такими. Но все без исключения все равно принимали сторону Акселевича. Потому что все явно знали куда больше, чем Нина. Но она и не хотела ничего знать. Ей было неинтересно…
Как-то Надежда прочитала в классе вслух стихотворение Брюсова «На даче»:
Затеплились окна под крышей,
В садах освещенные пятна.
И словно летучие мыши,
Шныряют кругом самокаты.
И Борька, конечно, тотчас спокойно вылез снова, громко и деловито заявив:
— Все понятно! Допились до самокатиков, — и начал серьезно уверять, что с ним самим такое случалось не раз.
Затем он оповестил класс, что герой стихотворения «Рыбак» Ахматовой — фашист. Как оно начинается? «Руки голы выше локтя, а глаза синей, чем лед». Рукава до плеч закатывали эсэсовцы и плюс к этому — глаза истинного арийца!
Позже признался, что ему жутко нравится тургеневская Евдокия Кукшина. Класс хохотал. Надежда злилась.
— Да-да! Эта шлюшка! А что такого? Шлюшки бывают очень милые… Я таких много встречал. — И выразительно искоса посмотрел на учительницу.
«Что происходит?» — устало и равнодушно думала Нина.
А потом начали изучать «Преступление и наказание». И выяснилось, что Раскольников, сорвав испачканный в крови носок и мечтая надеть чистый, вспомнил: сменных носков у него нет вообще — есть лишь одна грязная пара. Борис моментально ликующе завопил:
— Вот тебе и вот! Как же они у него воняли, должно быть!.. Бедная служанка Настасья!
Для всего класса, и Нины в том числе, было ясно, что Борис откровенно не переносит Надежду и словно за что-то ей мстит, сводит с ней счеты. И она тоже давно его ненавидит, не может чего-то ему простить. И речь идет не о прощении его дерзких выходок. Они — следствие чего-то другого, тайного, нехорошего… Но чего же именно?…
За самый блестящий ответ Надежда упрямо ставила Акселевичу четверку. А когда класс дружно возмущался, мотивировала свою оценку, например, так:
— Борис недостаточно эмоционально рассказал о Пушкине.
— Интересненькое обвиненьице, не правда ли? — хмыкал Борька. — И почему это я обязан быть эмоциональным? Может, я вообще натура не эмоциональная? Разве за это ставится оценка или все же за то, правильно я рассказал или нет?!
Эти непростые, вконец запутанные отношения продолжались.
— Эта Надёныш-гадёныш меня гоняла-гоняла и поставила в результате четверку!
— Она, дура, еще утверждает, что Блока любит, Блоком, видите ли, восторгается! — охотно подключился Ленька. — А Боба при этом обижала! А ведь он тоже, по сути, Блок — Блок писал стихи, и Боб тоже их пишет.
Борька действительно немного сочинял, но довольно быстро понял, что пишет плохо, и бросил. Хотя многие девушки протестовали: очень приятно было читать строки, посвященные именно им. Они, бедные, и не догадывались, что плутоватый Акселевич читает всем своим пассиям одно и то же стихотворение.
Нина очень спокойно возразила Леониду:
— Ну, в таком случае Боб — то же самое, что Хулио Кортасар.
Ленька удивился. Акселевич тоже.
— Ишь ты подишь ты… Вопрос можно? Почему?
— А как же? Ведь Хулио Кортасар носил штаны, и ты тоже их носишь. Значит, ты — Хулио Кортасар. По вашей же логике выходит.
Борька хмыкнул:
— Логика… При принятии важного решения стоит доверяться чувству больше, чем ей, любимой. Логика — это же проститутка! Хорошо умея владеть ею, можно доказать и опровергнуть все, что угодно, именно так, как тебе выгоднее, и сделать это совершенно правдоподобно. Как ты и сделала, Шурупыч. Прямо растешь на моих глазах…
Нина в очередной раз вспомнила все это, сидя напротив своей обожаемой Надежды Сергеевны. Почему Борис и многие другие не переносили ее? Почему часто злословили, проезжались на ее счет?…
Нина стала приглядываться к ней и заметила, что природа, оказывается, обделила любимую учительницу способностью смеяться. Она просто иногда обнажала превосходные зубы. И тогда Марьяшка язвительно говорила, что предпочитает не иметь Надежду среди своих врагов.
— Но я все-таки про Бориса, — настойчиво повторила учительница. — Он в тебя влюблен?
Нина смущенно кивнула. Неужели это не ясно и еще нужно что-то объяснять?
— А ты в него? — Надежда Сергеевна была странно навязчива.
«Что она ко мне привязалась?» — подумала Нина. И вдруг почему-то решила слукавить, что было ей совсем несвойственно. Врать она не умела и не любила. И Борька не раз ей справедливо замечал:
— Ты врать не умеешь. Тебя лицо выдает. Так что лучше и не пытайся, — и посмеивался: — Врать плохо, а плохо врать — ишшо хуже.
— Тебе Борис не нужен, — твердо заговорила Надежда Сергеевна, не дождавшись ответа. — Вы очень разные, совершенно далекие друг от друга люди. Ты добрая. — Она выразительно помолчала. Подразумевалось, что Акселевич злой. — Тебе нужен совсем другой человек. А Борис… Он еще не успел ничего хлебнуть на своем веку, не видел никаких бед. Это приучило его рассуждать больше, чем следует. Для своих лет он, конечно, знает много, но у него пока ветер из ушей! А его мысли! Это как переезд на новую квартиру: перевезли уже почти все вещи, но все они стоят не на своем месте. И философствовать ему еще очень рано — в его годы не умом живут, а чувствами! И он… он недостоин даже развязать шнурки от твоих башмаков!
Прозвучало чересчур выспренно, непомерно пафосно и очень неестественно. Нина чутко уловила фальшь и сразу озлобилась. По какому праву Надежда опять лезет в ее жизнь?!
— У меня есть некоторые основания считать себя хорошим человеком, — нередко посмеивался Борька. — Я не богат, не глуп и умею работать.
И Нина впервые в разговоре с любимой учительницей неожиданно взвилась:
— По-моему, я сама знаю, кто мне нужен!
— Это тебе только кажется, — мягко заметила Надежда Сергеевна, словно не услышав дерзости и вызова, хотя явно удивилась, даже слегка отпрянула.
— Я во всем разберусь сама! — отрубила Нина, поднимаясь со стула.
Дома она передала весь разговор матери. Тамара Дмитриевна покачала головой:
— Надежда Сергеевна хорошо знает своих учеников. И не стоит с ней спорить. А тебе она желает одного лишь добра. Она тебя очень любит.
Только Нина, признавая справедливость слов матери, с того самого дня стала посматривать на любимую учительницу подозрительно. Правда, никаких реальных основ у этой подозрительности не было.
