– Он помогал мне готовиться к контрольной по математике. Как ужин, мама?
– Превосходно. – Она оставила вещи на стойке в кухоньке и подошла ко мне, чтобы взять у меня ребенка. Каррингтон запротестовала против смены рук, ее голова резко качнулась, лицо покраснело.
– Ш-ш, – успокоила ее мама, тихонько покачивая на руках, пока девочка не затихла.
Пробормотав «до свидания», Харди направился к двери. Мама заговорила, точно подобрав тон:
– Харди, спасибо, что пришел помочь Либерти с уроками. Но мне кажется, тебе не следует больше оставаться с моей дочерью наедине.
Я шумно вдохнула. Попытка вбить клин между мной и Харди, при том что ничего такого между нами не произошло, показалась мне отвратительным лицемерием со стороны женщины, которая недавно родила ребенка без мужа. Я хотела высказать ей это и еще кое-что.
Но Харди опередил меня. Его холодный взгляд встретился с маминым.
– Думаю, вы правы.
И вышел из трейлера.
Мне хотелось закричать на мать, осыпать ее градом острых, как стрелы, слов. Она была эгоисткой. Она хотела, чтобы я платила за детство Каррингтон моим собственным детством. Сама не имея мужчины, она ревновала меня к тому, кому я могла стать небезразлична. И она, вместо того чтобы сидеть дома со своей новорожденной дочерью, поступает очень некрасиво, бегая на вечеринки с друзьями. Мне так хотелось сказать ей все это, что я едва не задохнулась под тяжестью этих невысказанных слов. Однако мне всегда было свойственно загонять свой гнев внутрь подобно техасскому сцинку, поедавшему свой собственный хвост.
– Либерти... – мягко начала мама.
– Я иду спать, – оборвала ее я. Мне не хотелось выслушивать ее мнение о том, что для меня лучше. – У меня завтра контрольная. – Я стремительно ушла к себе в комнату и трусливо, с негромким стуком захлопнула за собой дверь, тогда как нужно было найти в себе смелость хлопнуть ею со всей силы. Но по крайней мере я получила злорадное, хоть и мимолетное, удовлетворение, услышав детский плач.
Теперь ориентирами во времени мне стали служить события жизни Каррингтон, а вовсе не моей: вот она в первый раз перевернулась, в первый раз сама сидела, в первый раз ела яблочное пюре с рисовой мукой, ее первая стрижка, ее первый зуб. Я была тем человеком, к кому она со слюнявой улыбкой тянула свои ручки в первую очередь. Маму поначалу это забавляло и смущало, а потом все стали воспринимать это как должное.
Связь между Каррингтон и мной была теснее, чем связь между сестрами, и напоминала скорее связь матери и дочери. Я не добивалась этого специально... просто так было, и все тут. То, что я каждый раз сопровождала маму с ребенком к врачу, казалось совершенно естественным: о проблемах и поведении Каррингтон я была осведомлена как никто другой. Когда мы пришли делать прививки, мама отступила в угол кабинета, а я, стоя у стола врача, удерживала ребенка за ручки и ножки.
– Лучше ты, Либерти, – сказала мама. – Никто не сможет успокоить ее так, как ты.
Я смотрела в наполнившиеся слезами глаза Каррингтон, и, когда медсестра ввела иглу в ее пухлую попку, сердце мое сжалось от ее истошного крика. Я прижалась к ней щекой.
– Я с радостью поменялась бы с тобой местами, – прошептала я в ее пунцовое ушко. – С радостью перенесла бы все это вместо тебя. Вытерпела бы сто таких прививок. – А потом я успокаивала ее, крепко прижимая к себе, пока она не перестала плакать. И торжественно наклеила ей на футболку надпись «Я БЫЛА ХОРОШЕЙ ПАЦИЕНТКОЙ».
Никто, в том числе и я, не мог бы сказать, что мама была плохой матерью Каррингтон. Она любила ее и окружала заботой. Она следила за тем, чтобы Каррингтон была как следует одета и ни в чем не нуждалась. Но при этом в ней чувствовалось некое отчуждение от ребенка, которое невозможно было понять. Меня беспокоило, что ее чувство к Каррингтон не так сильно, как мое.
Я поделилась своими тревогами с мисс Марвой, и ее ответ немало меня удивил.
– В этом нет ничего странного, Либерти.
– Разве?
Она помешивала в большой кастрюле на плите что-то пахнущее воском, собираясь разлить содержимое в ряд прозрачных аптекарских банок.
– Неправда, когда говорят, что родители всех своих детей любят одинаково, – сказала она спокойно. – Вовсе нет. Кто-то из детей всегда самый любимый. У твоей мамы любимая ты.
– А я хочу, чтобы ею была Каррингтон.
– Со временем твоя мама к ней привяжется. Любовь не обязательно бывает с первого взгляда. – Она опустила в кастрюлю половник из нержавейки и зачерпнула оттуда голубой воск. – Порой сначала нужно узнать друг друга.
– Но на это не должно уходить так много времени, – возразила я.
Щеки мисс Марвы затряслись от смеха.
– На это может уйти вся жизнь, Либерти.
На сей раз смех ее прозвучал невесело. Я знала без вопросов, что она в эту минуту подумала о своей собственной дочери, женщине по имени Марисоль, которая жила в Далласе и никогда ее не навещала. Мисс Марва однажды описала Марисоль – плод непродолжительного и давнего брака – как мятущуюся душу, склонную к пагубным привычкам, навязчивым идеям и неразборчивым связям.
– Отчего она такая? – задала я вопрос мисс Марве, выслушав рассказ о Марисоль и ожидая, что мисс Марва выложит сейчас передо мной, как песочное тесто для печений на противень, одну за другой все причины.
– Бог такой создал, – ответила мисс Марва просто и без горечи. Кроме этого, были и другие разговоры на эту тему, и я поняла: в вопросе о том, что важнее – природа или воспитание, мисс Марва твердо придерживалась первого. Что до меня, то я не была в этом так уверена.
Всякий раз, как я появлялась вместе с Каррингтон, все вокруг думали, что она моя дочь, не важно, что я черноволосая, с кожей янтарного цвета, а Каррингтон светленькая, точно белая маргаритка.
– Во сколько же они теперь рожают? – услышала я за спиной восклицание какой-то женщины, толкая по залу торгового центра коляску с Каррингтон.
Мужской голос с явной неприязнью ответил:
– Мексиканцы! Что с них взять? К тому времени, как ей исполнится двадцать, она их уже с десяток нарожает. И все будут жить за счет налогоплательщиков.
– Тс, потише, – сделала ему замечание женщина.
Я ускорила шаг и завернула в ближайший отдел. Мое лицо пылало от стыда и гнева. Таков общий стереотип: мексиканские девушки начинают заниматься сексом рано и часто, плодятся как кролики, имеют вулканический темперамент и любят готовить.
На стендах при входе в супермаркет то и дело появлялись рекламные объявления с фотографиями и характеристикой мексиканских невест по почте. «Этим очаровательным девушкам нравится быть женщинами, – говорилось в объявлениях. – Им ни к чему соперничать с мужчинами. У жены-мексиканки с ее традиционными ценностями вы и ваша карьера будете на первом плане. В отличие от эмансипированных американок мексиканские женщины не требуют ничего, кроме доброго к себе отношения».
