– Знаешь, давай лучше не будем об этом говорить.
– Да ты что?! – «восхитилась» я. – Просто не будем говорить и все?
– Да.
– Дай только уточню, о чем именно мы не будем говорить, – разозлилась я. – О том, что твоя мать меня буквально силком захватила в плен, чтобы узнать хоть что-то о Мусяке? О том, что она рыдала, выпрашивая у меня его фотографию? Что она чуть не слегла с сердечным приступом?
– Этот номер у мамы получается лучше всего, да? – насмешливо переспросил Владимир.
– Знаешь, однажды это может случиться на самом деле, – продолжала неистовствовать я.
– Ладно, – вздохнул Володя. – Ты просто не знаешь всего. И не стоит тебе знать. Правда, для всех будет лучше, если мы забудем об этом.
– Ты считаешь? А может, есть смысл все-таки как-то поговорить?
– Нет, – внезапно его голос стал жестким. – Не стоит. Я абсолютно уверен.
– Уверен? – нахмурилась я.
– Да, – уперся он. – Все, Дин. Закончили. Лучше расскажи, как тебе Питер. Была на Неве? Если нет, сходи обязательно. Это самая мощнейшая река, которую я видел. Тебе понравится.
– Обязательно, – кисло бросила я, стараясь вложить в голос максимальное количество негатива. Но в том и заключается удобство метода игнорирования – Владимир просто не замечал ничего больше. Для него все было так, как и должно быть. Я приехала в Питер, я в нем остановилась (не так уж важно, где и у кого), я осматриваю достопримечательности. Работаю над депрессией, прихожу в себя. Хоть как-то выдыхаю. Или вдыхаю, по требованию. Кому что нужно. И скоро вернусь к нему в добром расположении духа. А старушки… Какие старушки? Никаких старушек. Привиделось. Если о них вообще не упоминать, можно считать, что их и не было.
– Это все, что ты хочешь мне сказать? – уточнила я после целого монолога о ценности коллекций Эрмитажа.
– Ну, нет. Еще я очень тебя прошу, прокатись на катере под мостами. Увлекательнейшая экскурсия, красивая, познавательная…
– Дались вам всем мосты. Твоя мама тоже мне этими мостами плешь проела. Поцелуев, Аничкин – видишь, какие я слова знаю.
– Ладно, мне надо идти, – пробормотал Владимир.
– Иди, – легко согласилась я и замолчала. Он тоже молчал, но не вешал трубку. Мы сидели и молча спускали наши денежки на роуминг. Это было странно и непохоже на Владимира, обычно он достаточно трепетно относится к деньгам.
– Ну что ж ты не идешь? – хихикнула я. – Куда там тебе надо пойти?
– А ты? – усмехнулся он. – Ты тоже тут.
– Меня тут весь двор слушает, между прочим. Не могу же я им отказать в удовольствии.
– Ладно, созвонимся завтра.
– Ладно.
– Ладно. – Мы снова замолчали, сотрясая тишину эфира взволнованным дыханием. Потом Володя все-таки спросил:
– Дин, у нас все хорошо? Я уже жалею, что отправил тебя туда.
– Да уж. Поверь мне, я тоже жалею. Но теперь ничего не изменишь. Я пойду смотреть мосты. Я уже прошла мимо целой кучи мостов. Кажется, я уже достаточно знаю Питер. Знаешь, а я по тебе скучаю, – сказала. Потому что это так и было. Я ничего не могла с этим поделать, во мне было много нежности, которую некуда было девать.
– Мусякин тоже тут весь извелся, – сказал он.
От недвусмысленности этой фразы мне стало как-то холодно и неприятно. Мусякин извелся – не он. Я с трудом сдержалась, чтобы не закричать, коротко и сухо распрощалась и отключилась. Думала, перезвонит он или нет. Не перезвонил. Конечно, я понимаю, что между нами достигнуты определенные договоренности и все такое. Но ведь можно же было сказать, что и он по мне скучает. Это что – так трудно? Черт, мы же спим вместе, мы занимаемся любовью, мы знаем, кто что предпочитает есть на завтрак. Что с нами не так? Почему мы не любим друг друга, почему не хотим любить?
Я оглянулась, отмечая, что с некоторых окон дворового колодца на меня с интересом смотрят несколько пар глаз. Смотрят без стеснения, разглядывая меня, пуская во двор сигаретный дым. Я вышла на улицу, заполненную грохотом проходящих мимо трамваев. В Москве их почти не осталось, а тут было множество. Они бежали по изогнутым улицам, пересекали какие-то проспекты. Я села в один, почти пустой, и проехала кругом по каким-то незнакомым районам. Насмотрелась и на мосты, и на речки. Все было уютным, красивым, но чужим.
Где-то через час я вышла в центре, потрясенная красотой Невы. В этом не было ни слова преувеличения. Глядя на бесконечный темный простор, я хотела остаться тут навсегда. Залезть на какую-нибудь крышу и прожить жизнь, созерцая постоянно меняющую цвет водную гладь.
В Питере так много маленьких уютных кафе, что в них практически можно жить. Я бродила по улицам, заходила в них, чтобы выпить чаю или чего покрепче. Мне не было холодно, хотя вечер был прохладным. Гул города казался мне невыразимо милым, и я, затерявшись среди барных стоек, потягивала горячий глинтвейн, курила и чувствовала, что хотела бы навсегда остаться тут, в одиночестве, и больше никогда никому не врать. Хотя бы самой себе.
Я вдруг с удивлением поняла, что Сергей Сосновский, когда-то заполнявший своей лысой смешливой персоной весь мой мир, сейчас растаял как дым и больше не причиняет боли даже в воспоминаниях. Ни боли, ни сомнений, ни сожалений – время смыло все следы на песке, а солнце высушило слезы. Володя? Я могла бы его любить, но раз это ему не нужно… Оставлю свое сердце себе. Неожиданно для себя я вдруг почувствовала странное удовольствие оттого, что я одна. Сейчас, в эту минуту я принадлежала самой себе, пожалуй, впервые за долгие годы принадлежала самой себе. И это одиночество не было пугающим, от него не хотелось бежать со всех ног, стучась в любые двери. Наоборот, ему хотелось отдаться, как в руки умелого любовника. Вспомнилось откуда-то: я свободен, я ничей. Это было в точности про меня. Я сидела и болтала с барменом, смеялась над его бородатыми анекдотами и была достаточно счастлива, получая непонятное удовольствие от мысли, что я никого не люблю.
– Выпьете что-нибудь еще? – заботливо интересовался бармен, молоденький бледнолицый парнишка с длинными, собранными в хвост волосами.
– Пока нет, но потом обязательно, – кивнула я. – А нет у вас какой-нибудь книжки? Я бы почитала.
– Можно вот там посмотреть, на полке всегда что-то оставляют, – сказал он, махнув рукой в сторону выхода.
Я встала, подошла к открытому стеллажу, спрятавшемуся за вешалкой для одежды. Набор чтива был представлен забавный. Пара детективов, стареньких, еще советских времен, Чейза и Агаты Кристи. Томик «Как закалялась сталь», пара журналов «Нева». Словно состав этой полки не меняли со времен потопа.
– Что выбрали? – поинтересовался бармен, когда я вернулась.
– «Как закалялась сталь», – улыбнувшись, я показала книжку. – Восхитительно, не читала со школы. Честно говоря, и в школе-то я ее не особенно читала. Я вообще читать не больно любила.
