А тем временем Гвен тихо завидовала дочери. Повезло ей: подумаешь, всего-навсего взлом и грабеж! Куда предпочтительнее, чем торчать здесь в обществе Мейсона и Клеа!
– Господи, что за времена были, – мечтательно протянул Мейсон, оглядывая галерею. – В ушах так и звучит раскатистый хохот Тони! Какой был человек!
«Какой был человек…»
Гвен молча выложила перед Мейсоном карточки за восемьдесят восьмой год. Сидевшая напротив Клеа следила за ней, как ястреб. Просто глаз не спускала, и Гвен никак не могла понять, в чем дело.
– Помните его вернисаж неоимпрессионистов? В восемьдесят втором? – спросил Мейсон, улыбаясь Гвен. – На нем был синий парчовый жилет, на тебе – маленькое черное платье и золотые серьги-обручи размером с обеденные тарелки. Никогда не забуду.
Гвен слегка выпрямилась, завороженная воспоминаниями.
– Ты была изумительна, Гвенни, – продолжал Мейсон, лицо которого на миг смягчилось в противоположность окаменевшей физиономии Клеа. – Рассекала толпу, и люди улыбались при виде тебя, а мы с Тони стояли в глубине галереи, у двери, вон там… – Он кивнул на дверь офиса. – …и не сводили с тебя глаз. Знаешь, что он сказал?
– Нет, – покачала головой Гвен, пытаясь удержать в памяти образ Тони – прожженного сукина сына.
– Он сказал: «Я самый счастливый сукин сын на свете», а я ответил: «Уж это точно».
На миг перед ней возник прежний Тони, смеющийся, окутывающий, обволакивающий ее любовью и чувственностью, и Гвен попыталась оттолкнуть его, вернуться к позднему Тони. Отчаявшемуся, потому что галерея дышала на ладан, становившемуся все мрачнее, смеявшемуся все меньше, заставлявшему Тильду рисовать Скарлетов.
– Потрясающий был парень, – повторил Мейсон. – И создал потрясающую галерею.
– Да, – согласилась Гвен. – Здесь все записи восемьдесят восьмого. Именно в том году мы продали работы Скарлет.
– Превосходно! – обрадовался Мейсон, подвигая к себе папки. – Меня всегда интересовало, как живет галерея. Как это Тони все удается. Здание само по себе чего-то стоит, верно? Вложения в недвижимость – всегда самые предусмотрительные.
«Может, стоило отдать его кредиторам за долги? Или просто сжечь, освободив всех разом?» – подумала Гвен.
– А какие еще активы у галереи? – допытывался Мейсон. – Кроме здания и инвентарных описей?
– Э… никаких, – сконфуженно промямлила Гвен. – Картины сдаются на комиссию.
– А доброе имя? – удивился Мейсон.
– Ах да.
Доброе имя Гуднайтов.
– Боже, как я ему завидовал, – вздохнул Мейсон. – Его галерее. Его вечеринкам. Его обаянию. – И, улыбнувшись Гвен, добавил: – Его жене.
Клеа заерзала.
Гвен выдавила ответную улыбку и вспомнила, как Тони представлял ее незнакомым людям:
– Это моя жена, Гвенни.
Как-то ночью она раздраженно спросила его:
– Неужели нельзя хотя бы раз представить меня как Гвен?
Он ответил непонимающим взглядом.
– Я не сразу поверил известию о его смерти, – продолжал Мейсон. – Это казалось просто невозможным. Я послал открытку с соболезнованиями, но что тут можно было сказать?
– Чудесное было письмо, – заверила Гвен, совершенно не помня содержания. Слишком много их было, этих писем и открыток.
– Вы, наверное, так и не оправились после его смерти, – печально заметила Клеа, и оба удивленно уставились на нее. – Настоящая любовь всегда такая. – Она положила руку на рукав Мейсона, мечтательно улыбнулась ему, и тот просто онемел от изумления.
«Надеюсь, она хороша в постели», – подумала Гвен.
– Должно быть, трудно самой вести дела, – заметил Мейсон, открывая первую папку.
– У меня семья, – пояснила Гвен, стараясь выглядеть храброй. – А вот записи…
Часом позже Мейсон разочарованно спросил:
– Это все, что имеется за восемьдесят восьмой? Вы уверены?
– Абсолютно, – заверила Гвен, но тут же поняла, что все дела закончены. Мейсону ничего не остается, как вернуться домой. – Но, знаете, Тони очень небрежно вел документацию. Не мешало бы вам проверить восемьдесят седьмой и восемьдесят девятый. Сейчас принесу.
Мейсон радостно закивал, Клеа вздохнула, а Гвен поспешно направилась к офису.
«Поторопись, Тильда. Не могу же я держать их вечно. Все это чертовски мучительно».
Вернувшись домой, Тильда увидела Гвен в галерее вместе с Мейсоном и Клеа. Она прошла в офис, устало присела на край дивана и закрыла глаза. Когда туда вошла Гвен, Тильду все еще трясло. Мать, опасливо оглянувшись на Мейсона, впустила Стива, который, завидев Тильду, в экстазе бросился к ней.
– Не пойму, что происходит с этим человеком, – покачала головой Гвен, едва Тильда подхватила песика: – Просматривает все записи подряд и восхищается каждой строчкой. Совсем как ребенок! Можно подумать, он всю жизнь только и мечтал, что разбирать архивы галереи! – Она хотела сказать еще что-то, но осеклась, когда внимательно посмотрела на дочь. – Что случилось?
– Все. – Тильда сгорбилась, прижимая к себе длинное извивающееся тельце Стива. – Там оказался какой-то человек. Я его не знаю. Случайно я ударила его ногой, он упал и потерял сознание. Дэви остался там, пытается исправить ситуацию, и его обязательно поймают!
– Ну-ну, – встревожилась Гвен, – только успокойся. Никогда тебя такой не видела, и это меня пугает.
Подойдя к серванту, она достала бутылку водки и налила приличную порцию.
– О Господи, да, спасибо. – Тильда отпустила Стива и протянула руку, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Гвен опрокидывает стакан.
– Ты тоже хочешь? – удивилась Гвен.
– Да. Послушай, я не смогу еще раз решиться на такое – вломиться в чужой дом и украсть. Я не создана для подобных дел. Попробую все уладить каким-нибудь другим способом.
– О’кей, – вздохнула Гвен, вручая ей стакан и бутылку. – О’кей. Придумаем что-то другое. Где Дэви?
– Я же сказала, еще там, – выдавила Тильда прерывающимся от сознания собственной вины голосом. – Он велел мне уходить. О, Гвенни, он, конечно, мошенник. Но я не хочу, чтобы из-за меня люди попадали в тюрьму!
Дрожащей рукой она налила себе водки.
– Он не мошенник! – заступилась Гвен. – По-твоему, он…
– Гвенни! – окликнул Мейсон. – Знаешь, оказывается, Тони продавал картины музею Льюис!
– Неужели? Представить только! – фальшиво обрадовалась Гвен и, повернувшись к дочери, прошептала: – Он с ума меня сведет! Воображает, будто этот мусор – настоящий Диснейленд. Неужели придется и дальше удерживать его здесь?
– Конечно. Пока Дэви благополучно не вернется назад. Это меньшее, что мы можем сделать для него, тем более что он там один…
Она осушила стакан и почувствовала, как алкоголь просачивается в кровь, немного успокаивая.
