Результатом выволочки на высшем уровне явился один-единственный звонок из министерства бывшей жене Больших, в ходе которого Надежде спокойно объяснили, чем лично ей и ее бизнесу грозит подобное поведение, напомнив, что уголовной ответственности за сокрытие доходов и работу с «черным налом» еще никто не отменял.
Выслушав, она сразу же перезвонила Степану и назначила встречу в кафе.
Выглядела Надя великолепно: помолодевшая, постройневшая, шикарно ухоженная, только глаза потухшие, не стала здороваться, села напротив Степана за столик и внимательно посмотрела на бывшего мужа.
– Я всегда знала, что ты очень талантливый доктор, но не подозревала, до какой степени оцененный в твоем министерстве.
– Я тоже рад тебя видеть, – не выказав голосом этой самой радости, ответил Степан. – Надь, ты слово сдержала, устроила мне собачью жизнь. С особым эстетическим удовольствием обливала дерьмом, и живу я по чужим углам, и начальство мне вставило и грозит увольнением, и братки твои «порадовали» общением. Может, хватит, остановишься на достигнутом?
– Ты это заслужил! – произнесла надменно насмерть обиженная женщина.
– Так! – сорвался Степан. – Пошла ты на хрен!
И резко встал, стул у него за спиной заскрежетал ножками по полу, отъезжая, Степан поддал его ногой и развернулся уходить.
Достало!
Он не мог понять, хоть убей, за что она ему мстит, да еще с особой изощренностью? Виноватым Степан себя не чувствовал! А, собственно, в чем?! С любовницами она его не застукивала, ее денег на сауны, девочек и развлечения он никогда не тратил, пренебрежения не выказывал!
Его достало! По горло!
– Подожди, Степан! – подскочила Надя и ухватила его за рукав пиджака – Извини! Ну, извини! Я хотела договориться!
Он остановился. Перегорел от взрыва эмоций. И главное, ему до одури хотелось покончить со всей этой хренью как можно скорее!
Покончить и забыть!
Он подвинул свой стул, тяжело опустился на него. Надя, поняв, что бывший муж останется, села на свое место. Но смотреть в упор на Степана не смогла – отвернулась к окну и глядела на улицу через огромное витринное стекло.
– Я перегнула. Признаю.
Кому она признавалась? Людям, идущим по улице? Ему не могла?
– Я как в штопор вошла. Так обиделась на тебя, разозлилась ужасно! Думала только об одном – размажу! И не могла остановиться!
Она заставила себя повернуть голову и посмотреть на Степана спокойным взглядом, он почувствовал, что Надя именно приказала себе посмотреть ему в глаза.
– Когда мне сегодня утром господин из твоего министерства спокойно так пояснил, что налоговая проверка и арест счетов уже состоялись, а завтра, в рамках проверки, будет наложен арест на все мое имущество, я как очнулась, поняла до чего дошла!
– Исключительно под угрозой потери денег и бизнеса, – напомнил он расстановку сил.
– Я понимаю, как это выглядит со стороны, – не дрогнула Надежда.
– Ни черта ты не понимаешь! – Сказал он и успокоился сразу, словно порыв ветра пронесся. – Я не со стороны, Надь, я непосредственный участник и объект твоих боевых действий! – продолжал Больших уже спокойно.
Вот теперь у нее стал извиняющийся, беспомощный взгляд. Проняло или так за бабки свои испугалась?
– Я очень обиделась, что ты меня отшвырнул за ненадобностью! А я так старалась, чего только не пережила и рисковала все время ужасно, когда челночила, ты и не представляешь, как подставлялась, зарабатывала, как каторжная, только для того, чтобы мы из нищеты вылезли, чтобы мы хорошо жили, как люди!
– Чтобы как люди, для этого другое надо, Надь, то, чего мы не сумели. И все, что ты сейчас говоришь, к этому отношения не имеет. Ничем таким я тебя не обидел, да и ты меня. Мы каждый по отдельности справлялись со своими трудностями, страхами, проблемами. Не семьей, вдвоем, а по отдельности. Мы же ни разу не разговаривали нормально, не рассказывали друг другу о трудностях, не делились своими проблемами. Надь, мы не были семьей, это что-то другое! И валить не на кого! Никто не виноват, или оба виноваты! Одинаково! Не надо никаких психологических этюдов, покаяний, обвинений и надстроек трагических на простом деле! Мы развелись, мы очень давно чужие люди, и надо постараться расстаться по-человечески.
– Ну разумеется! – зло ответила она. – И, как всегда, ты весь в белом, благородный, честный, а я плохая и зловредная!
Он чуть не взвыл!
– Давай так! – четким командирским тоном распорядился Степан. – Мы встречаемся в суде и заканчиваем со всей этой бодягой! Все!
И второй раз он начал подниматься со стула.
– Я хотела предложить мировую! – заспешила Надя, стараясь его остановить.
– У тебя это плохо получается, – поднялся с места Степан. – Я не хочу выслушивать никаких обвинений, претензий, оскорблений. Я сыт этим по горло! До рвоты!
– Нет, Степан! Все! Никаких эмоций, обещаю!
Ей приходилось говорить, запрокинув голову вверх, Больших не потрудился сесть, чтобы облегчить ей задачу.
– Я не хочу терять нашу квартиру, я к ней привыкла, – заторопилась, заспешила она. – Я отдам тебе дом в поселке. Мне он не нужен, ты же знаешь, я не люблю жизни на природе. Я ездила туда по необходимости. И это не дача захудалая, а настоящий дом со всеми коммуникациями: электричество, водопровод, отопление индивидуальное и даже Интернет, я провела три месяца назад. Я отдаю тебе его полностью со всем содержимым в доме и на участке, а ты оставляешь мне квартиру. Чтобы не терять московскую прописку, ты можешь прописаться у родителей. И, конечно, я отдам тебе все твои вещи. Это справедливое предложение.
Он так и не сел, стоя выслушал ее и сухо ответил:
– Я подумаю.
На следующий день они с Надеждой предприняли экскурсионную поездку в дом. После чего за одну неделю оформили все документы, подписали все мировые соглашения, за деталями и юридическими тонкостями проследил зять Степана, Юра.
Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок!
Взмыленный от ускоряющегося темпа, подхлестнутого тяжелыми воспоминаниями, презревшими мысленные запреты и теперь крутящимися в голове, Степан с остервенением расчищал снег.
– Нет! – возражал он, тяжело дыша, неизвестному оппоненту. – Во что превращается любовь и чем заканчивается совместное проживание…
Ш-шкраб – бросок!
– …мы уже знаем! Научены по самое «не хочу»!
Ш-шкраб – бросок!
– Спасибо, больше не хочется! – остановился, перевел дыхание, вытер пот рукавом со лба и закончил фразу: – Нет уж! Вполне с тебя хватит, Больших, семейной жизни, разборок, ненависти, разводов! Наелся – сыт! Уполне!
Ш-шкраб – бросок, ш-шкраб – бросок!
Обливаясь потом, находясь в странном состоянии, когда в душе зудит что-то, напоминающее обвинение, он разгребал, разгребал и разгребал снег, пытаясь вместе с ним очистить это свербящее внутри. Ему не давало покоя подозрение, что не прав, что примеряет чужие поношенные одежки на другого, совсем не того размера, человека.
