Подойдя, Мэгги сразу же плюхнулась на скамью и со стоном опустила руки к животу:
— У меня пищевой ребенок. — Она надула живот и втянула его обратно. — Примерно пять месяцев, судя по внешнему виду.
Закатив глаза, я приобнял ее за плечи, пока мы сидели и расслаблялись под звуки суеты вокруг нас. Покупатели, туристы, люди, наслаждавшиеся водой и занимавшиеся каякингом на озере. Великолепный день и, к счастью, спокойный, как только мы ушли из дома — а что важнее всего — от моего отца.
— Вроде и не хочется возвращаться.
Я повернулся к Мэгги, когда она это сказала, и посмотрел на ее профиль, глаза девушки были устремлены на озеро перед нами. Длинные волосы Мэггс были стянуты резинкой в конский хвост, девушка немного раскраснелась из-за теплой погоды. Она выглядела счастливой, удовлетворенной и, несмотря на то, что вероятная причина этого — съеденные сладости, я хотел думать, что хотя бы частично она такая из-за того, что я находился рядом. Господи, я мог бы вечно смотреть на нее.
Да, это жутко, как дерьмо, но меня не волновало ничего. Когда Мэгги была счастлива, то и я тоже был счастлив.
— Сейчас просто… идеально. — Она повернулась ко мне, легкий бриз выбил несколько прядей волос. — Ты понимаешь?
Потянувшись, я заправил прядь волос за ухо и кивнул:
— Понимаю.
Она положила голову мне на плечо, и мы сидели так, смотря на озеро и молча наслаждаясь обществом друг друга.
Мэгги права. Идеально. Потому что я со своей любимой.
Если бы я только мог сделать так, чтобы и она полюбила в ответ.
* * *
Я шел по коридору к кухне, когда услышал тихий разговор Мэгги с моей мамой. Приглушенный тон голоса Мэгги заставил меня притормозить и остановиться у дверного проема, подслушав их, словно я был ребенком.
— Не против, если я спрошу о Рае и его… — Она замолчала, ее нерешительность означала, что она не знала, как задать вопрос. — О Рае и о том, когда он решил признаться?
Всё мое тело затряслось от страха. Как кот Сильвестр из старого мультика, когда его било током — каждый волосок вставал дыбом, тело было твердым, как доска — каждый раз, когда он гонялся за птичкой Твити — проклятой птицей, которая снова и снова оставляла кота в дураках [20]. Так вот сейчас я был таким. Замершим в страхе и панике. Я так был занят своими переживаниями об отце, что совершенно не принял в расчет вероятность того, что Мэгги спросит у моей мамы о моей ориентации.
— Не уверена, что понимаю, о чем ты, дорогая, — сказала мама, в ее голосе ясно слышалось непонимание.
— Ох, извините. Я просто подумала, что вы…
— РАЙЛЕНД! — Громкий голос моего отца резко прервал мое подслушивание. Вздрогнув, я заметил его недалеко от входа в гостиную.
Отступив, я предстал перед Мэгги и моей мамой на кухне, боковым зрением отметив, что они обменялись взволнованными взглядами. Вероятно, потому что мой отец выглядел раздраженным.
Но в этом не было ничего нового. Если бы только на этом можно было зарабатывать, то я бы получил звание самого высокооплачиваемого работника по версии журнала «Forbes». Когда я подумал об этом, то понял, что он мог бы выиграть золотую медаль на Олимпийских играх, оставаясь непобежденным, в соревновании «Как быть первоклассным придурком со своим ребенком».
Каждые. Четыре. Года.
— Да, — сказал я не вопросительным тоном, а скорее таким, будто послал его к черту.
Он кивнул головой, дав мне знак следовать за ним, когда направился в гостиную. С каждым шагом, приближающим меня к нему, мои ноги тяжелели и дрожали от ужаса. Словно я шел по еще не застывшему цементу.
Желание отца поговорить со мной еще никогда не означало что-то хорошее. Ни разу. На самом деле, было бы куда лучше, если бы мы никогда не разговаривали, а вместо этого обменивались бы жестами.
Хм, да уж. Может даже и этого не надо. Единственный жест, который мы использовали бы, — средний палец.
Остановившись в полуметре от него, я старался изо всех сил поддерживать зрительный контакт. Во всех книгах, что я прочитал, прежде чем выпуститься и начать работу в Eastern Sports, подчеркивалось о языке тела, проявлении настойчивости и авторитета. Клянусь, я забыл обо всех тех вещах, что выучил и использовал в течение многих лет, в присутствии этого человека.
Я насильно заставил себя выпрямиться еще больше, скрестил руки на груди и прямо посмотрел на него. Он смотрел на меня, а я ждал, когда он как обычно начнет меня ругать по поводу моей работы и выбранного мной жизненного пути в целом.
Он быстро оглянулся, после чего вновь посмотрел на меня и сказал, понизив голос:
— Что, черт возьми, за дела у тебя с Мэгги?
Нахмурившись, и не понимая происходящего, я спросил:
— О чем ты?
Выражение его лица стало жестким.
— Я говорю о том, какого черта ты делаешь с этой девушкой?
Находясь всё еще в замешательстве, я покачал головой:
— Ничего не делаю.
— Бред.
— Как скажешь. — Мне не нужно было это дерьмо. Я развернулся, но он остановил меня своими словами.
— Она влюблена в тебя.
Я смог только ошеломленно уставиться на него.
— Что?
— Ты слышал меня. — Жестом он показал в сторону кухни. — Ты считаешь меня глупым, потому что у меня нет красивой бумажонки, подтверждающей уровень моего интеллекта, но моих знаний достаточно, чтобы понять, что ты что-то задумал.
В протесте я махнул рукой:
— Она не видит во мне больше, чем просто друга!
Черт. Признание вслух того, что Мэгги не любит меня в романтическом плане, болью отозвалось в груди.
Покачав головой, я почувствовал, как моя кровь закипала, я становился более раздраженным от его слов.
— И ты прекрасно знаешь, что я ни разу не сказал или не предположил, что ты глуп, отец. Мне всё равно, что ты не ходил в колледж. Правда, как видно, у тебя большие проблемы с тем, что я ходил!
— Я только желаю для тебя лучшего!
— Ну, а строить всякое дерьмо голыми руками не мое! — взорвался я. — И никогда не было тем, чем я хотел бы заниматься по жизни! Но ты отказывался понять это! — Я попытался успокоиться и глубоко вздохнул. — Мне нравилось работать с тобой, когда я был моложе, потому что мы работали вместе. Вот этим я наслаждался, отец. Не самим занятием, а временем, проведенным с тобой.
Кажется, мои слова ударили по нему: плечи поникли, а всякое выражение стерлось с лица. Но я не закончил.
— Я хорош в своей работе, отец. И, черт побери, уверяю тебя, что не сижу весь день перед монитором, играя в гребанные видео игры. Я директор департамента, и я люблю свою работу, люблю технику, с которой работаю каждый день. Я решаю проблемы и совершенствую процедуры, стараясь сделать их как можно лучше. Я использую свой, — я постучал указательным пальцем по виску, — мозг. Каждый. Божий. День.
Почувствовав, что будто выдохся, я покачал головой и отвел взгляд.
— Всё, что я хочу, — чтобы ты мной гордился. Я не скитаюсь по тюрьмам, не связан с наркотиками, я не бездомный. Я — Рай — хороший парень, хороший сын, который упорно трудился, чтобы самому добиться чего-то. Тот, кого ты должен с гордостью называть своим сыном.
Он всё еще ничего не говорил, и я устало потер рукой лицо:
— Не бери в голову, — пробормотал я, развернулся и направился в кухню к двум людям, которые, как я знал, любили меня.
— Подожди.
Я замер из-за его тихой команды. Не потому, что он сказал мне остановиться, а из-за того, как он это сказал. Что-то скрывалось в его тоне. Раскаяние?
Я фыркнул про себя, отметая этот вариант. Нет никакого чертова шанса, что мой отец…
— Райленд, я… — он прервался, и только после этого я повернулся к нему лицом. — Прости меня.
Всегда считалось, что нужно иметь мужество или, раз уж на то пошло, женственность, чтобы признать вину. И это так. Мой отец гордый человек, и извинился? Это дорогого стоит. Вероятно, из-за страха быть поверженным молнией, я должен был оглядеться вокруг.
