— Кто конкретно будет присутствовать с нашей стороны? — задал актуальный вопрос один из заместителей, Николаев.
— Было заранее обговорено, что не более четырех человек с каждой стороны. Один из них — юрист, естественно. Второй — я. Третий — переводчик. Четвертого можете выбрать путем жеребьевки, если нет других предложений, — ответил отец, не глядя ни на кого.
— Михаил Юрьевич занимался этим с самого начала, будет справедливо, если он будет четвертым, — высказался другой зам, Волков.
— Я не против, — согласился отец. — А ты, Михаил Юрьевич?
Стрельцов немного съежился под цепким взглядом своего давнишнего друга и руководителя.
— Как скажешь, Владислав Петрович, — ответил он хрипловатым голосом.
— Прекрасно! В таком случае, ваша задача, — отец поднял взгляд на Николаева с Волковым, — организовать своевременную подготовку конференцзала к важному мероприятию, еще раз провести беседу с юристом и переводчиком. А ты, Миша, останься, пожалуйста, на пару слов.
— Мне уйти, пап? — спросил я.
— Нет, Стас, ты тоже нужен, — был ответ.
Когда в кабинете остались лишь мы втроем, отец встал с кресла и подошел к панорамному окну. Мы застыли в ожидании. Не оглядываясь, папа спросил неожиданно надломленным голосом:
— За что ты так с нами, Миша?
Михаил Юрьевич вздрогнул. Не стараясь сыграть удивление, так же тихо спросил:
— Давно заметил?
— Пару дней назад, — папа, наконец, вернулся на свое место и грузно опустился в кресло. — Так чего тебе не хватало? Я мало тебе платил?
— Ты же знаешь, мне было достаточно, Слава. Я никогда не приходил к тебе с просьбой повысить мне зарплату.
— Не приходил. Вместо этого решил посадить меня в калошу и забрать все оптом, так? — в голосе отца начали проскальзывать раздражение и обида.
— Я бы никогда на это не пошел, Слава, если бы… — Стрельцову не хватило воздуху, и он закашлялся. — Она сказала, что ей надоело всю жизнь быть на вторых ролях. Что она имеет точно такое же право блистать в обществе и получать комплементы, как и Виолетта.
— Виолетте не нужны эти лживые комплементы, если ты еще не понял, Миша. Ей достаточно тихого семейного счастья, — устало провел по лицу отец. — Меня всегда удивляло, почему ты не можешь совладать с Сиреной. Видимо, ты для нее слишком мягок.
— Не нужно осуждать меня за то, что я пытался сохранить свою семью, Слава. Она потребовала, чтобы я в последний момент включил в контракт этот пункт, дабы никому в голову не пришло, что так тщательно проработанный документ может содержать в себе хитрые лазейки. Она грозилась, что бросит меня, если я этого не сделаю, что пустит меня по миру бракоразводным процессом! И она это сделает, Слава, я уверен!
— Ты хочешь меня убедить, что вместо благотворительного фонда я должен ощутимый кусок прибыли переводить твоей жене?! — не выдержал его друг. — Ты сам-то себя слышишь, Миша?
— Я не знаю, чего я хочу, Слава. Я устал, — опустил голову Михаил Юрьевич.
— Ты хоть понимаешь, что занялся уголовно наказуемым делом? — отец, не выдержав, снова вскочил с места. — За это можно тоже всего лишиться и пойти по миру!
— Ты в своем праве, Слава, — мужчина выглядел пришибленным и глубоко несчастным. — Но, если ты заметил, я внес эти изменения не сегодня, а почти неделю назад, предоставив судьбе самой решать, чему быть, а чему — нет. У меня была надежда, что ты все равно захочешь сам все еще раз проверить, и у тебя будет возможность обнаружить мой обман. Я не вор, Слава.
— А на корпоративе Сирена с какой стати разорялась, что этот контракт подписывать не нужно? Раз у нее уже тогда были такие грандиозные планы? — спросил папа.
— Хотела подозрение от себя отвести, — буркнул Стрельцов.
— А получилось наоборот, — заметил отец. — Если бы Катя не спросила про ее роль в нашей фирме, я бы, скорее всего, ничего и не заподозрил, и не стал бы еще раз поднимать документы.
Несколько минут помолчали каждый о своем. Я с тревогой ждал решения отца. Михаил Юрьевич — приговора. Наконец, отец пришел к какому-то мнению и тихо, но решительно начал:
— Сам понимаешь, Миша, я не могу этого так оставить. Не хочу предавать нашу долголетнюю дружбу и писать на тебя жалобу в прокуратуру. Но и оставить в качестве заместителя такого ненадежного человека тоже не имею права. Я предлагаю тебе компромисс — пиши заявление по собственному. И постарайся больше не идти на поводу у своей алчной жены: она тебя до добра не доведет!
Выслушав со смиренным видом тираду отца, Стрельцов лишь кивнул и поднялся с кресла. А через пять минут на столе директора уже лежало его заявление об уходе по собственному желанию.
Я мышкой сидел в дальнем углу кабинета и старался не привлекать внимания как-то враз постаревшего на глазах отца. Понимал, что он только что разочаровался в своем самом близком друге и потерял веру в добропорядочность людей. Никому не пожелаю такого стресса! Сильный и уверенный в себе человек словно был придавлен грузом обиды из-за предательства и лживости бывшего друга. Захотелось как-то его утешить, поддержать.
— Папа, может быть, все еще обойдется? И вы с Михаилом Юрьевичем снова начнете доверять друг другу? — тихо сказал я.
— Очень больно терять друзей, сын, — ответил он мне. — Выбирай себе настоящих, а не продажных и трусливых…
Немного помолчав, он добавил:
— Миша — несчастный человек. Ему не повезло в жизни встретить настоящую любящую женщину, как мне. Поэтому и семью настоящую, крепкую, построить не удалось. Что жена у него — ненасытная стерва, что сын — яблочко от яблони, копия матери. Да-а, не повезло!
Возвращались домой вместе. Отец отпустил своего шофера и сел ко мне в машину. Давно мы так вдвоем не ездили. Отвык почти. А отвыкать нельзя! Если хотим сохранить настоящую, как говорил отец, семью, нельзя отдаляться друг от друга и вариться лишь в собственном соку. Нужно крепко держаться друг за друга и не допускать ненужных конфликтов!
— Мы дома! — крикнул я от самой двери.
— Быка зажарить? — улыбнулась Катя, выбежав из своей комнаты.
— А что, есть в наличии? — поддержал я шутку.
— Пока нет, но сейчас схожу на охоту, — засмеялась сестренка.
Так, перешучиваясь, мы прошли на кухню, а отец прямиком отправился в свой кабинет.
— Что-то неприятное на работе? — сразу уловила его настроение Катя.
— Потом расскажу, — шепнул я, не желая бередить раны отца. — Вечером придешь поболтать?
— Ну, если очень попросишь, — повозила она кончиком домашнего тапка по кварц-виниловому полу.
— Ах ты, любопытная малявка! — щелкнул я ее по носу. — Это тебе ведь интересны происшествия на работе отца, а не мне! Притворщица!
— Эй, больно вообще-то! — возмутилась сестренка, потирая кончик носа. — Ладно, так уж и быть, уговорил, приду!
— А где мама? — спросил я, удивляясь, что наша домохозяйка не хлопочет на кухне и не встречает любимых мужчин с хлебом-солью.
— У нее голова болит, сказала, что ужинать не будет и попросила меня вас накормить, — с едва заметной гордостью приосанилась девчонка.
— Неужели и готовить помогала? — показательно восхитился я.
— А то! Меня уже Виолетта Игоревна многому научила! — похвасталась она.
Ужинать втроем было непривычно. То есть до появления у нас Кати, мы, конечно, всегда втроем ужинали. Но отсутствие за столом мамы как-то удручало. И разговоры за ужином не клеились. Быстро перехватив всего помаленьку, отец опять ретировался в свой кабинет.
Хотел проведать маму, но она, оказывается, задремала. Не стал будить, пусть проспится, может, и голова пройдет.
Тишина в квартире сегодня особенно давила. Ни Катя, ни я не стали включать телевизор или музыку даже на маленькую громкость. Пойти куда-нибудь развлечься было тоже неудобно. Поэтому, как только видимых дел не осталось, мы по негласной традиции устроились в моей комнате.
— Итак? — вопросительно взглянула на меня сестренка. — Что все-таки случилось у Смирновых в фирме?
