и слушали музыку.
– Что тогда? Тебе со мной плохо? Расскажи.
– Зачем?
– Нет ничего более соблазнительного, чем разговоры о сексе. Разве нет?
– Но не с тем, кого ты трахаешь уже десять лет, – смеюсь я, и он резко останавливает мою голову на месте. Я встречаю взгляд его глаз. Они всегда очень тёмные, темнее шоколада. В сочетании с алебастровой кожей – слишком яркие.
– Десять лет. Ты мне принадлежишь так долго, – шепчет он, и мне хочется выть. Вот бы он все десять лет так смотрел на меня и такие слова говорил. Что я его. Что я ему принадлежу. – Не увиливай.
– Нет, мне не было с тобой плохо… Мне было хорошо.
– Как?
– Хорошо, – я краснею, мы с Марком о таком говорили первые пару лет, потом – нет. Потом мы стали знать друг о друге слишком много.
– Лучше, чем с собой? – он знает, что говорит ужасные пошлости, и не сдерживается от улыбки, а я уворачиваюсь, потому что щёки горят. Не могу объяснить почему. Я смелая в постели, меня трудно смутить, но сейчас кажется, будто он мальчишка, который смеётся надо мной, и это тоже своего рода кайф. Но кайф странный, трогательный и заставляющий краснеть.
– Что это вообще значит?
– Ну знаешь. С самой собой. Ты же хорошо должна знать своё тело, – он скользит ладонями по моим бёдрам до края шорт. Потом обратно, но уже растопырив пальцы так, что они обхватывают почти всю доступную для обозрения площадь. – Ты стройная, такая тонкая. Чем ты занимаешься?
– Я инструктор по йоге.
– Такая вредина и колючка учит гармонии и спокойствию? – его брови ползут вверх. Он знает, что цепляет меня.
Как же горько, что забудет это! Забудет! Забудет!
– Забудешь! – говорю вслух, и он взглядом спрашивает, о чём речь.
– О чём?
– О том, какой ты бесячий нахал, – отвечаю ему и притягиваю к себе за край футболки. – Хочешь историю? – моя смелость не знает границ, но он меня, пожалуй, убедил, что я могу ему доверять. – Однажды мы занимались сексом на этой лавочке.
Он рад, он заинтригован и, сдерживая улыбку, кусает губу, а потом согласно кивает, мол, я мог. Я мог. И смотрит на меня так, будто сейчас продемонстрирует как.
– Мы сидели тут. На этой лавочке, только ты был по другую сторону. В этих ужасно ухоженных кустах. И я была в платье, а ты вот так же в футболке и джинсах, и наглости тебе было не занимать.
– Дай угадаю, я тебя поцеловал?
– Ни разу. Поцеловал ты меня позже, в квартире, а тут на лавке ты только действовал.
– И как это было?
– Быстро, – шепнула я, приблизившись к его губам так, чтобы помада отпечаталась.
– М… не лучший комплимент.
– Поверь, это того стоило.
– А ещё?
– Что ещё?
– Где ещё?
Я стала вспоминать. Я поняла, что всё могу вспомнить. Он же мог уломать меня везде. И машина – для слабаков, это почти норма. Мы могли оставить Соню с папой и под предлогом поездки за смесью “перепихнуться” в тачке на безлюдной обочине. Был период, когда в машине всегда лежала пачка гигиенических салфеток, и мы смеялись, когда кого-нибудь подвозили, потому что боялись, что где-то забыли бельё или что-нибудь сильно компрометирующее. Мало ли. Мы осквернили подъезд и бесстыдно поднимались потом в таком же осквернённом лифте домой.
Открытый балкон – не проблема.
И не вылезти из постели весь день.
И как же было иногда сумасшедше круто просто проснуться и понять, что нам никуда не надо.
Я выныриваю из воспоминаний, не понимая, вслух это всё бормотала или про себя. Выныриваю и понимаю, что его губы касаются моих ключиц, и он держит мою талию дрожащими от нетерпения руками. Он хочет обнимать крепче и без мешающей ему рубашки.
– Ты об этом пожалеешь, – качаю головой, а он кивает. – Ты всё вспомнишь и пожалеешь.
– Тогда тебе это зачем? – спрашивает он, и слова поют на моей коже.
– Сама не знаю. Ты заставил меня взять паузу и многое вспомнить.
Глава 17. Тогда
Мы сидели на балконе. Одна твоя рука держала меня за талию, а вторая гладила ключицы, подбородок, скулы.
– У тебя веснушки. Они не рыжие, не коричневые, а тёмно-серые. И ты немного смуглая.
– К чему ты?
– Это очень красиво. У тебя красивая кожа. Никогда не думал, что такое сочетание возможно.
– Зачем ты делаешь мне комплименты? – я насторожилась и отодвинулась, чтобы сесть на лавку.
Но ты не дал. Твои руки крепче сжали меня, спасая от побега.
– Потому что захотел.
– Нет, потому что мне грустно. А грустные девушки – лёгкая добыча.
– Ты и так моя добыча. Уже моя добыча.
– Почему это? Мы же просто притворялись.
– Мы целовались.
– Один раз ты притворялся, в другой раз я.
– Ты такая наивная, – ты обнял меня покрепче, зарываясь носом в мои волосы, и выдохнул в них, меня до косточек пробрало теплом. Даже смешно. – Милая, безусловно, мы притворялись, но будь честна – поцелуи не случаются просто так. Они всегда от того, что два человека очень сильно их хотят. Я очень сильно хочу тебя. А ты?
– Зачем ты спрашиваешь? Это глупость. Мне нужно пойти спать!
Я дёрнулась снова, на этот раз даже встала, но ты схватил меня за руки и заставил, раздвинув ноги, зависнуть над тобой. А потом приподнял и я встала на матрас коленями. Мне было страшно теперь сесть, потому я так и замерла, а ты смотрел на меня снизу вверх. Сжимала твои плечи и страшно боялась, потому что это оказалось хуже, чем сесть таки на твои колени.
Ты держал меня одной рукой, а другой, так и не отрывая взгляда от моих испуганных глаз, поднял свою майку-алкоголичку. Твои губы оказались как раз напротив
