— Не хочу, чтобы ты уходила… — его рука задерживается на пояснице. Кончики пальцев чуть поддевают край блузки, невесомо касаясь кожи, но даже от этого едва ощутимого прикосновения по телу разливается горячая волна. У меня отключаются и логика, и здравый смысл, все ощущения концентрируются там, где замерли его пальцы. И немыслимых усилий стоит не взмолиться о том, чтобы он не останавливался.
— И я не хочу уходить… — завтра, наверное, обдумаю все на свежую голову и начну корить себя за безрассудство. Пожалею, что позволила так много. Но это будет только завтра. А сегодня, сейчас, никого, кроме нас, нет в целом мире.
— Выходи за меня замуж, Юль, — выдыхает Егор, почти касаясь губами моего виска. Гладит дыханием кожу. А я, похоже, окончательно рехнулась, потому что не вскакиваю с кровати в ужасе. Не залепляю ему пощечину и, кажется, даже не особенно удивляюсь подобному предложению. Лишь прижимаюсь еще теснее, так что между нами вообще не остается расстояния. Закрываю глаза и повторяю про себя его слова. Это не всерьез, конечно, но можно же мне хоть ненадолго поверить в сказку?
— Все время думаю, как мне понравилось, что ты назвалась моей женой, — продолжает парень. Пальцы делаются смелее, пробираясь под пояс джинсов. Нет, он все еще не допускает ничего слишком откровенного, но от одной мысли о том, как близко находится его рука к средоточию моих желаний, в животе порхают те самые бабочки, которых всегда считала банальной метафорой. Но сейчас убеждаюсь, что они более чем реальны. Расправили крылья, и от их щекочущих, дразнящих движений я становлюсь совсем глупой и бесстыжей. И думаю о таких вещах, которые вообще не допустимы, а уж тем более в больнице с едва пришедшим в себя мужчиной.
— Я люблю тебя… — его пальцы больше ничего не делают. Они все там же: на границе скрытых под брюками тоненьких трусиков. Не двигаются с места, не ласкают дальше. Но кажется, я ощущаю, как Егор освобождает меня от одежды. Как смотрит туманящимся взглядом, пожирает глазами, а потом начинает трогать, целовать… везде, куда может дотянуться. Везде, где я мечтаю его почувствовать… — Люблю… — слова дурманят, они въедаются в кожу, впитываются в кровь. Приковывают, притягивают меня к нему тончайшими, но неразрывными нитями, тянущимися от сердца к сердцу. — Хочу быть рядом с тобой. Сегодня, завтра. Всегда.
Что если это я ударилась головой, потому и мерещится всякое? Разве может что-то похожее случиться на самом деле? Мы из разных миров, такой мужчина, как Егор Арбенин ни за что на свете не позвал бы меня замуж. И в любви тоже бы не признавался, так естественно и спокойно, как дышит. Скорее всего, я просто сплю, потому так отчаянно и боюсь пошевелиться. Чтобы не проснуться и не разрушить в одно мгновенье это волшебство. Ведь когда мы счастливы во сне, все равно понимаем, что это только сон. И он вот-вот закончится…
— Юль? — Егор касается моего лица и чуть разворачивается, чтобы заглянуть в глаза. — Знаю, все ужасно неромантично, и кольца у меня тоже сейчас нет. Но я не мог этого не сказать. Если тебе нужно подумать…
Неромантично? Да у меня внутри все поет от счастья. Хоть и понимаю, что проснусь, сказка от этого ничуть не менее сладка.
Осторожно приподнимаюсь, опираясь на локти, так что наши губы снова почти встречаются.
— Спасибо тебе, Егор. За все спасибо. Мне никогда в жизни не было так хорошо и спокойно, как с тобой сейчас. Никогда этого не забуду…
Он неожиданно хмурится и перебивает меня.
— Погоди, милая, не понял. Конечно, ты ничего не забудешь: я тебе просто этого не позволю. Буду каждый день, каждую минуту напоминать, как сильно люблю. Но почему ты ведешь себя так… словно прощаешься со мной?
Я улыбаюсь. Какой же он все-таки невероятный. Такой настоящий, сильный, надежный — и одновременно такой наивный.
— Твой отец никогда не разрешит нам пожениться. И ты это знаешь лучше меня. Но все равно, спасибо, что сказал…
— Эй, нет! — Егор снова обрывает меня, на этот раз еще более настойчиво. Тянется губами к лицу, и я закрываю глаза, утопая в его нежности. Хочу взять все от этого момента — и запомнить навсегда. — Юл-ля! — чувствую его учащенное дыхание, но никакого поцелуя не следует. И мне приходится очнуться, посмотреть, выяснить что же не так. Его взгляд переполнен теплом и любовью, но в глубине глаз вижу что-то еще. Незнакомое. Жесткое. Он как будто рассержен и изо всех сил старается сдержаться. Но рассержен не на меня, и следующие его слова только подтверждают мои догадки. — Юль, я давно уже совершеннолетний мальчик и не нуждаюсь в папином разрешении. Честно говоря, мне плевать, каким будет его мнение по данному поводу.
Наверное, я подспудно ждала именно этого, но все равно не могу принять и согласиться с подобным заявлением. Речь ведь о его отце! Нельзя просто взять и разорвать отношения. Да и потом, Арбенин-старший не из тех, кто легко сдается. А что, если он вздумает отыграться на Егоре за непослушание? Лишит денег и наследства?
Сама не замечаю, как озвучиваю свои опасения. Понимаю, что сказала все вслух, лишь когда Егор неожиданно начинает смеяться. И снова становится таким мальчишкой. Любимым. Самым лучшим…
— Юля, он уже давно лишил меня всего, чего только мог. И на жизнь я давно зарабатываю самостоятельно. Терять просто нечего, понимаешь? А если бы и было… — он крепче обнимает меня, снова устраивая у себя на плече, — что с того? Мне все равно. Лишь бы рядом с тобой.
Глава 21
— Юля, по всей видимости, я забыл предупредить, — Арбенин мрачной скалой возвышается в дверях. — Не нужно давать наш адрес никому из своих друзей. Как и приглашать их в гости, разумеется.
Илья испуганно затихает, не дочитав предложение до конца, стискивает пальчиками книжку. Смотрит то на грозного отца, то на меня, видимо, ожидая каких-то внятных пояснений. Если бы только я могла их дать! Сама не понимаю, из-за чего мужчина накинулся.
— Александр Демьянович… я никому… ни за что… Как вы могли подумать?
Его губы складываются в подобие улыбки, но лучше бы он этого не делал: становится еще страшнее.
— Правда? Выходит, курьер у ворот ищет какую-то другую Юлию Ленскую?
— Ку-урьер? — я поперхиваюсь вопросом. Это совершенно точно ошибка. Ко мне никто не может прийти. И тут не нужны никакие предупреждения: я бы и в страшном сне ни за что не решилась бы дать хоть кому-то этот адрес. Даже сестре не называла.
Смотрю на приоткрытое окно, хотя ворота из него не видны. Снова на Арбенина. На напряженного малыша, который не знает, как себя вести. Я тоже не знаю. А мужчина в дверях удовлетворенно хмыкает: похоже, мое состояние ему нравится. Любит, когда перед ним все дрожат.
— Ну что же вы, Юленька, так разволновались? Я не ругаю, всего лишь исправляю досадную оплошность. Видимо, в самом деле забыл сказать об этом. Но вы ведь впредь не станете так поступать?
Быстро-быстро мотаю головой. Лучше просто согласиться. Целее буду.
— Вот и отлично, — на этот раз его улыбка напоминает оскал чуть меньше. — А сейчас идите скорее за своей посылкой, некрасиво заставлять человека ждать. Даже если это всего лишь курьер.
Снова не спорю, предупреждаю Илюшку, что быстро вернусь и несусь вниз по лестнице, едва не спотыкаясь. Внутри все кипит. Надо же, оказывается курьеры — тоже люди. И я, возможно, когда-нибудь тоже дотяну до этой категории. Если, конечно, не испорчу все неправильным поведением.
Зачем все это терплю? Конечно, мне нужны деньги. Очень нужны. И вряд ли найду другую хотя бы вполовину так же хорошо оплачиваемую работу, как эта. Но ведь не все измеряется деньгами. Арбенин откровенно глумится, считая, что может управлять каждым. Ему нравится ощущать свою власть над людьми. Над женой, над маленьким сыном. Над слугами. Такое несовременное слово — слуги, но те, кто работают у него, иначе и не могут называться. Он их не считает кем-то другим. И ко мне относится точно так же.
Можно было бы закрыть на это глаза, но не сейчас… Ни после прошлой ночи в больнице и того, что там случилось. Я так сильно люблю Егора, что не представляю без него своей жизни. Теперь — не представляю. Он за столь короткое время стал мне совершенно необходим. Важен и дорог, как никто другой. И я хочу, хочу больше всего на свете согласиться на его предложение. Хочу стать его женой. Быть рядом, каждый день, каждую ночь. Любить его, заботиться, вместе растить детей, стареть вдвоем… Но при одной мысли, что об этом узнает Арбенин-старший, делается жутко. Если уйду с работы, будет проще? Он перестанет так сильно влиять на меня? На нас?
