Но если Максим сейчас интересуется лишь астрономическими красотами, то я откровенно любуюсь ей. Я даже не трогаю её, а просто рассматриваю. Как она прекрасна при свете костра! Эти рельефные упругие мышцы, эта блестящая загорелая кожа, эта упругая грудь с кнопочками сосков, этот плоский живот, крепкие сильные и неутомимые ноги, а между ними – тонкая полоска из волосков, которая, словно стрелочка, указывает дорогу к наслаждению.
Максим мерно дышит, думая о чем-то, и я не спешу её спрашивать. Мы просто здесь, на этом крошечном клочке суши посреди огромного океана, и возникает ощущение, что кроме нас никого на свете нет. Мы вдвоем на всей планете, и это счастье – быть рядом с любимой женщиной. Я готов остаться здесь, с ней, и прожить много лет, не видя больше ни единой живой души. Мне кроме Максим никто не нужен.
В моих мечтах о красивой стройной девушке никакого секса нет. Я ведь никогда прежде о ней в сексуальном смысле особо и не мечтал, в душе смутные чувства: то ненависть и злость, то восхищение и радость от её присутствия. Вся романтика осталась там, за гранью моей фантазии, а здесь, на постели японского отеля, я глажу член пальцами, проводя ими вверх и вниз, слегка обхватив всего тремя пальцами. Можно бы и всеми пятью, но тогда всё быстро закончится, я же пока торопиться не хочу.
Я наклоняюсь над Максим и прикасаюсь к её губам. Они сухие, обветренные, немного жесткие. Но не спешу их увлажнить. Своими губами неспеша, вдыхая запахи её тела и волос, целую щеки и подбородок, веки, брови, гладкий лоб, виски, потом спускаюсь ниже, и вот уже его шея, ключица, грудь, соски. На них я останавливаюсь, но не даю волю своему языку, который так и рвется наружу, чтобы придать ласкам большую пикантность. Нет, дружок, ты пока подожди, настанет и твоя очередь, но не прямо сейчас.
Продолжаю своё путешествие вниз, покрывая тело Максим, словно лепестками роз, едва ощутимыми поцелуями. Вижу по её глазам, которые ещё не закрыла, и по губам, на которых появилась улыбка блаженства – девушке очень приятно. Живот с кубиками пресса. Пупок и дорожка из темных волосков, ведущая вниз, к промежности. Но там волос нет, а есть… нет, пока обойду и это место. Я провожу губами по бёдрам, коленям, ступням, и мне бы хотелось поцеловать каждый пальчик на её ногах, но нет, там всё в песке, мы ведь на пляже.
Я начинаю медленно подниматься наверх, но путешествие мое внезапно обрывается. Виной тому бурный оргазм, который сотрясает меня. Я сильно-сильно напрягаю ноги, так, что даже икроножные мышцы начинает сводить. Но именно это делает апогей моей мастурбации ещё сильнее, позволяя выталкивать из себя сперму мощными выстрелами. Они вылетают и рассыпаются брызгами на постель, на мои ноги, на живот. Я словно себя орошаю собственным семенем и при этом глубоко и часто дышу.
Всё. Я лежу в полнейшей прострации, ни о чем не думая, ничего не представляя. Мне очень хорошо. Это был первый раз, когда я кончил, представляя Максим. И мне, наверное, прямо сейчас должно быть стыдно, неприятно, гадко. Ведь я представлял себе не просто девушку, а любовницу моего отца! И такое занятие, в общем-то, предосудительно. Моя мама, по крайней мере, если бы узнала об этом, то испытала бы настоящий шок. Мало с неё мужа, ушедшего к любовнице, так теперь ещё и сын пошел по той же дорожке!
Глава 23
Но мама ничего никогда не узнает о том, что я нафантазировал себе в здешней гостинице. Есть такая поговорка – «всё, что происходит в Вегасе, остаётся в Вегасе». Я её переиначу на японский манер: «всё, что случилось в Токио, останется в Токио». По крайней мере, в ближайшем будущем. Но все-таки: стоит ли мне так стесняться собственных желаний? Я не виноват, что мои гормоны совершили такой крутой разворот от Лизы к Максим.
И буду хотеть! Потому как я упрямый, знаю в себе эту черту. Ну, надо спать дальше. Времени осталось не так уж много. Я кладу голову на подушку, накрывшись одеялом. Мокрые капли холодят тело в разных местах, но вытираться не буду. Пусть останется ощущение, что на этом месте парочка занималась любовью. Начинаю засыпать, но тут мой телефон вдруг начинает вибрировать и выдает на весь номер громкий звук – так звонит старый проводной аппарат. И я такое жуткое пиликанье поставил только на один номер – чтобы всегда знать, это Лиза.
Сначала смотрю на свои часы, – четвертый час утра, какого чёрта она так рано названивает?! Но потом соображаю: разница с Москвой шесть часов, значит, там, у нас, всего-навсего десятый час вечера. Она наверняка лежит в постели, вся такая тёпленькая и хотящая, и решила позвонить от скуки. Нехотя беру трубку и говорю нарочито сонным хриплым голосом:
– Да, слушаю, – и из вредности добавляю, будто не знаю, кто на другом конце, – кто это?
– Милый, это же я, Лиза! – обиженно говорит моя девушка.
– А… ты… – вкладываю в голос как можно больше разочарования. Так, словно хотел услышать кого-то другого, а тут она. Но Лиза ничего не замечает. Начинает капризничать:
– Почему ты мне не пишешь и не звонишь, любимый? Я так соскучилась. Ты себе там японку нашел, да?
Эх, ну почему я не Максим? Сейчас бы как ответил ей что-нибудь такое, отчего у Лизы бретельки ночнушку с плеч свалились. Хотя нет, она сейчас в одной футболке. Ладно, резинка на трусиках бы лопнула! Но я не мажорка, потому просто отвечаю:
– Прости, были сложные переговоры.
Вот зря я такое сказал. Забыл совсем про такую черту своей девушки, как безмерное любопытство. Сейчас начнется форменный допрос. И как в воду смотрел. Сорок три минуты. Ровно столько, я специально засёк на часах, мне пришлось отбиваться от Лизы. Она в процесс выпытывания, чем я занимаюсь в Токио (об этом ей сообщила, естественно, моя матушка, которая в своей будущей снохе души не чает) использовала весь богатейший арсенал своих уловок. Здесь были у говоры, и угрозы, и мольбы, и попытка давить на жалость, и пошлости со скабрезностями, и даже слёзы.
Увы тебе и ах, Лизонька! За время тесного общения с тобой я благополучно выучил все виды вооружений, которыми ты пользуешься, чтобы пробиться к моему сердцу/члену/душе (нужное подчеркнуть). Чаще всего она применяла ласку, прекрасно зная, что к этому виду воздействия я питаю особенное пристрастие.
Однажды я был у бабушки Неши, матушки моей строгой маман, – милейшей и добрейшей старушки, родившейся в глухой деревеньке в Саратовской губернии, и она мне сказала поговорку: ласковое дитя двух маток сосёт. Сначала мне эти слова очень не понравились. Что я, телёнок, что ли? Зачем меня бабуля с бычком сравнивает? Я же человек! Мне было тогда шесть лет, я не слишком разбирался в русском фольклоре. Бабушка Неша только погладила морщинистой натруженной рукой по голове и улыбнулась. Много лет спустя я понял смысл поговорки. Она в том, что с помощью ласки можно многого добиться в жизни.
Потому когда Лиза становится мягкой и податливой, как мёд, я ничего не могу с собой поделать и начинаю потакать всем её, порой таким глупым и бессмысленным, желаниям. Например, однажды она уговорила меня вставить себе колечко в пупок. Сказала, мол, это будет супер-секси. В том, что это действительно так, Лиза меня убедила тем же днем, а вернее ночью, устроив мне сеанс орального секса с пупком. Я такого прежде не испытывал и остался очень доволен. Но потом колечко незаметно снял, а моя девушка про него благополучно забыла.
Но теперь ничего Лизоньке не помогло. Я не имел права раскрывать ей детали миссии и потому молчал, как выброшенная на берег рыба. Только рот раскрывал, а сказать не мог. Ещё и по той причине, что мне слова вставить не давали. Лиза болтала без умолку, задавала вопросы и не дожидалась ответа. Балаболка, да и только! Я уже начинал было несколько раз злиться на неё, потом даже задремал под её размеренный рассказ о том, как она с подружкой ходила новые туфли себе выбирать, а в результате купила пальто и «тапочки».
