— Каролина, Каролина!
Кто-то хватает меня за плечи, когда я пытаюсь протиснуться между одним из мужчин и дверной аркой. Машу руками, толкаюсь коленями. Борюсь до последнего, лишь бы выжить.
— Пусти, мерзавец. Пусти!
— Каролина, посмотри на меня. Каролина, открой глаза. Посмотри на меня, пожалуйста.
Взволнованный голос мужа с трудом прорывается ко мне в уши. Не сразу удается остановить собственное тело и поднять подбородок.
Тону в родных, зеленых глаза. Приехал, Назар все-таки приехал. Ко мне, за мной. Вместе со слезами, хлынувшими из глаз, тело становится легким как перышко. Коридор гостиницы кружит как карусель. Кто-то тушит свет в лампах.
Последнее, что я запоминаю, прежде чем окончательно теряю сознание — руки мужа, не давшие рухнуть на пол. Горячие, сильные, безопасные.
Глава 25
Каролина.
Скрип дверной ручки в полной тишине звучит как гром среди ясного неба. Это звук, словно высокоточная ракета, мгновенно долетает до моего сонного сознания. Неясная тревога бежит волнами по всему телу.
Как можно незаметнее скольжу пальцами по одеялу в поисках пульта с кнопкой для вызова медсестры.
Больничные белые стены вот уже вторую неделю мозолят мне глаза. Капельницами и уколами исколото все тело. Лекарства вливаются в меня трижды в день, без выходных и праздников.
Стресс, настигший меня после нападения Игнашевича, выбил не только мою голову из нормального состояния, но и весь организм в целом.
По возвращению домой я не могла ничего есть. Любая крошка, попадающая ко мне в рот, тут же вызывала болезненные спазмы в желудке. Каждый глоток воды скручивал меня пополам. Начали слоиться ногти, огромные клочки волос стали оставаться на расческе, а подбородок обсыпало прыщами.
Из-за постоянного чувства голода я перестала спать. Из-за высокой температуры я с трудом вставала с постели. Первое время я думала, что это простое отравление. Просила мужа купить в аптеке обычные абсорбенты и уверяла не переживать понапрасну. Ведь во всем, как я считала тогда, виноваты те жареные пирожки с мясом, которые я позволила себе съесть в аэропорту, пока мы ждали наш возвратный рейс.
Но на утро третьего дня, когда у меня не осталось сил даже на то, чтобы открыть веки, пришлось забить тревогу. Помню, как со слезами на глазах, тихо попросила мужа звонить в скорую.
Я в буквальном смысле прочувствовала тот предел, после которого не осталось сомнений в том, что это ни черта не отравление. У меня едва находились силы, чтобы дышать. Я чувствовала, как сердце с трудом качало кровь. Если врачи как можно скорее не помогут мне, то в какой-то момент я просто перестану подавать какие-либо признаки жизни.
Прислушиваюсь к происходящему в кромешной темноте. Осторожно приоткрываю веки в надежде разглядеть силуэт нарушителя моего спокойствия. Но увы, уличного света, который тонкими, одинокими лучами пробивается сквозь опущенные жалюзи, не хватает для того, чтобы узнать того, кто бродит у больничного шкафа.
Онемение и дрожь в конечностях прекращается, когда нос улавливает знакомые ноты шафрана и сладкой ванили. Я точно знаю того, кто медленно ходит вокруг моей кровати и шуршит галстуком, который пытается стащить с шеи.
— Чертова удавка, — бурчит супруг, справившись с нелюбимым элементом делового костюма.
Улыбка против воли растягивается на моем лице. Когда муж поворачивает голову в мою сторону, я тут же закрываю глаза и продолжаю делать вид, что сплю.
По мере приближения мужских шагов, все сложнее удается держать дыхание ровным, а лицо расслабленным и умиротворенным.
Матрас больничной кровати прогибается под давлением тела Назара, пружины издают жалобный скрип. Местная койка явно не рассчитана на двоих взрослых человек.
— Привет, не спящая красавица, — холодные губы мужа касаются моей щеки. Вздрагиваю от резкого контраста температур.
— П-привет.
— Прости, — Горский пытается отстраниться. — Мороз на улице дичайший. Я пока достучался до дежурной, чуть уши не отморозил.
Одноместная кровать не дает обширного места для каких-либо маневров, но я все равно пытаюсь немного подвинуться, чтобы мужу было удобнее лежать рядом со мной. Переворачиваюсь на бок и неудачно сгибаю левую руку. Шиплю от боли, тяну воздух сквозь сомкнутые зубы.
— Опять зацепила катетер?
— Угу, — выпрямив руку, я тянусь к прикроватному выключателю.
Когда глаза привыкают к яркому свету, я первым делом проверяю повязку на локте. В прошлый раз, когда я ударилась рукой о дверь, выходя из палаты, из иглы начала сочиться кровь.
— Выдыхаем. Тревога ложная, — улыбнувшись, я аккуратно опускаю левую руку поверх одеяла.
Кладу голову на плечо мужа, он упирается щекой в мою макушку. Наш маленький новоиспеченный ритуал. Когда муж приходит ко мне в палату, мы молча лежим в объятиях друг друга и просто слушаем биения наших сердец. Иногда молчим пять минут, иногда и все тридцать.
Отставляем насущные проблемы, отключаемся от внешнего мира и просто наслаждаемся совместным времяпровождением. В этот момент мы негласно обмениваемся энергией наших мыслей, скрещиваем ауры, восполняем какие-то прогалины в ментальном здоровье друг друга.
— Ты ужинал? — услышав булькающие звуки в животе мужа, я вынужденно разрываю наше молчание. Осторожно приподнимаюсь на локте и смотрю на Назара. — В холодильнике есть йогурт, бананы и каша, которую вечером раздавали нам в столовой.
— Опять ничего не ела? — недовольно переспрашивает Горский, вставая с постели.
Он заглядывает в больничный холодильник и таки достает оттуда йогурт и бананы.
— Наоборот, — с нескрываемым удовольствием, рассеиваю сомнения своего мужчины, — Сашка принесла мне гостинцев из своего любимого ресторана. Я так налопалась карбонары и чизкейка. До сих пор чувствую тяжесть в желудке. — Уловив остатки недоверия во взгляде мужа, я откидываю одеяло и демонстрирую доказательства своего обжорства. — Посмотри, как живот вздулся после такого пиршества. Тренер будет в шоке, когда увидит меня после выписки.
Назар отрывает фольгированную крышку и быстро окунает чайную ложку в черничный йогурт. Пол упаковки десерта взрослый мужчина уплетает за пару секунд. Облизав перепачканные губы, муж отрывает от связки желтых фруктов два банана. Один протягивает мне, но я отрицательно машу головой.
— Ты очень хорошо выглядишь, Веснушка. От недавней бледности и синяков под глазами почти не осталось и следа.
Прячу тело под одеяло и поджимаю губы.
— Если я продолжу питаться такими большими порциями, меня ни один дизайнер не позовет на подиум. — Возмущенно бормочу я. Затем выдыхаю и добавляю тише: — Хотя… возможно это и к лучшему.
— Ты больше не хочешь быть моделью?
— Я не знаю, — честно признаюсь мужу, и я отвожу взгляд в сторону. Смотрю на тумбу, где лежит глянцевый журнал с моей фотографией на обложке. Кусаю губы, дергаю пальцами простынь. — Все так запуталось. Я чувствую себя Алисой в Зазеркалье. Иду за белым кроликом, но куда в итоге иду — понятия не имею.
— А кролик — это я?
— Ты больше похож на безумного Шляпника, — улыбнувшись, опять смотрю на любимого мужчину. — Ты мой друг, мой муж, мой самый близкий человек. Ты веришь в меня как никто другой. А кролик — это, скорее, я сама, та девочка из прошлого. Веду сама себя вперед к конечной цели, толкаю к исполнению мечты. Вот только…
— Что?
— Я уже сомневаюсь в том, чего на самом деле хочу от жизни. Мода, журналы, фотосессии — это все клево, хоть и совсем не просто. Ситуация с Игнашевичем..., — вынуждена взять паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха в легкие и заодно проглотить болезненный комок желчи, которая подползла к нёбу. — В общем, я не готова идти к заветной популярности такой ценой. Уж лучше бросить все и осесть дома, чем потом еще не раз столкнуться с подобными мерзавцами.
— Не думаю, что сидение дома — это в природе такого энерджайзера как ты.
