к матери и жене.
В последнее время я стал все меньше и меньше появляться дома. Я понимал, что стал отдаляться ото всех. От Кати, от отца. Хотя, было ли оно тем отдалением, что произошло больше пяти лет назад — я не знаю. При других обстоятельствах было бы необходимо объясниться, поговорить с ними. Но не в моем случае.
Иногда у меня было дикое желание забрать Катю и Ру и куда-нибудь сбежать вместе с ними. Взять с собой Еву, накупить вкусной еды и просто уехать на машине куда-то далеко. Или просто поселиться в той квартире, где жила подруга.
Подруга. Так, как я ее назвал, я никогда не делал. На самом деле никогда не называл ее «подругой». Всегда любые прозвища, любые имена, любые смешные издевательства. Она называла меня «зайкой», а я ее «дорогая», и она никогда не придавала этому внимания. Но никогда — подруга. Слишком странно было.
Она была для меня чем-то более, чем друг. Всегда.
Я позволял ей больше, чем всем остальным, и давал ей больше, чем всем. Я помогал ей, обсуждал с ней те вещи, которые никогда ни с кем не обсуждал. Слишком много привилегий. И никогда не задаваться вопросом: «Почему?».
Она прекрасно знала, какой я скрытный человек. Она знала, каким-то невероятным способом знала, как меня утешить и как мне помочь. Какие слова мне сказать,
Сама она отшучивалась, что с помощью меня реализует свой синдром спасателя.
Я не понимал, зачем она мне помогает.
Просто однажды резко спросила, как у меня дела. Одним ужасным летним днем.
А я почему-то доверился ей.
— Почему молчишь? — Я вздрогнул и только сейчас осознал, что позади меня все еще стоит мама, я все еще нахожусь дома, а Катя все еще спит в кровати, а не едет с нами далеко-далеко. — Ты что, пьян?
Я помедлил. В этот момент я бы с радостью и с некоторым нездоровым удовольствием сказал ей, что снова напился. Чтобы позволить ей осуждать меня, осуждать те привычки, которые у меня сформировались. Не осознавая, что главная причина моих привычек — она.
Но я был абсолютно трезв, потому что иначе не приехал бы сюда на машине. Фальшивая кукла.
— Нет, я не пьян, но даже если был бы, то предпочел, чтобы ты оставила меня в покое.
— Я твоя мать, Андрей. — Настолько затертая до дыр фраза, что от нее хочется блевать. — Я обязана знать, где ты и заботиться о тебе.
Спокойно, Андрей. Вдох выдох.
Но кулаки непроизвольно сжались. Каждый раз одно и то же. Каждый раз изъезженный разговор.
— Я перестал считать тебя своей матерью после случая, о которым мы оба знаем.
Молчание.
Я удовлетворенно хмыкнул. Раньше я такого ей не говорил. Поэтому можно считать, что я практически застиг ее врасплох.
— То, что я совершила, не имеет никакого отношения к нам с тобой.
Опять те же слова. Клише, клише, одни сплошные клише. Опять ложь, которая не играет уже никакой роли. Как то, что она совершила, не могло повлиять на него? Она предала нашу семью. Она больше не мать и не жена. Она просто квартирант, который пытается сохранить хорошие отношения с другими жильцами.
— Мне так надоело, что ты говоришь каждый раз одно и то же. Будто запрограммированный робот.
Я обернулся с печальной улыбкой и посмотрел на нее. Раньше она была для меня примером для подражания. Я делал все, чтобы добиться ее расположения.
А сейчас я понимаю, что она слишком слабая для того, чтобы ей подражали. Она слишком жалкая, чтобы на нее равнялись.
— Что ты только что сказал?
— Я сказал, что ты жалка. Спокойной ночи, мама.
Я обошел ее и стал подниматься по лестнице. На ее лице одна эмоция сменялась за другой. Я понимал, что она даже не представляет, что мне ответить. В таких случаях мама обожала кричать и устраивать скандалы. Техника, которую она всегда применяла и применяет на отце. Но не на мне.
— И не кричи, Катя проснется. А ей завтра в школу.
Ру поплелся за мной.
Андрей
Я постоянно смотрел на часы, отсчитывая секунды, и проверял телефон. Ева не писала, что опоздает, но вместе с этим, пара начиналась в 12, а часы показывали 11:58. В последнее время она стала стишком часто задерживаться.
Я вспомнил времена, когда сам опаздывал, а Ева всегда меня ждала. А потом ругала. Сейчас они будто поменялись ролями. Но Андрей ничему уже не удивлялся.
Мне которую ночь не удавалось спокойно поспать. Поэтому сейчас я лишь постирал глаза и зевал.
— Андрей, чего ты опять, как Ева, завис. Отвисай давай, мы тут решаем, что будем делать на выходных. Кеша предлагает…
Ника не говорила и застыла. Она так и осталась стоять с открытым ртом.
Я повернул голову и замер также, как и Ника. Ева торопливо шла по коридору, копошась в сумке на плече.
Она направлялась к нам в обтягивающем черном платье до колена с воротником-стойкой и длинными рукавами, облегавшие ее худые руки. Платье, черт возьми.
Она всегда ходила в брюках. Никогда не ходила в платье. Оно облегало ее тело и делало его еще более красивым.
Телесные колготки практически сразу скрывались за высокими черными ботфортами на широкой подошве и завязками на бедрах. Ева аккуратно поправляла очки, заправляла выбивавшийся локон из идеально сделанной укладки и смущенно здоровалась со всеми. На плече висел маленький рюкзачок. Глаза были подведены черной подводкой, а губы накрашены темно-бордовой помадой. Этот образ был настолько несвойственен Еве, что даже наши одногруппники удивленно провожали ее взглядом. Я даже почувствовал укол ревности.
Ева подошла к нам и робко улыбнулась. Робко. Все ее друзья думали, что это качество вообще никак ей не свойственно. Не считая, наверное, Ники.
Такое чувство, что она сама чувствовала себя некомфортно в этом образе. От меня не скрылось, как она незаметно схватилась за низ платья, будто опуская ниже.
— Всем привет. Надеюсь, я не опоздала.
Все были также ослеплены и шокированы, как и я.
Она подняла на меня глаза, встретилась с моим взглядом и невинно хлопнула ресницами. Только от ее образа я готов был припасть к ее ногам. Она всегда была сногсшибательна в своих официальных нарядах, но сегодня выглядела просто неотразимо.
— Прекрасно выглядишь, Ева.
Я не отвел глаза, а лишь еще пристальнее стал ее разглядывать. В этом платье ее руки и лодыжки были еще более худыми, чем когда она приходила в
