— Просто сон, милый.
Я прижался к ней, мои легкие работали на износ в поисках воздуха.
— Прости меня.
— Не нужно.
— Лютер мог проснуться. Я пойду, пока он не появился. — Несмотря на свои слова, я не сдвинулся с места. Покинуть утешительные объятия Оливии не представлялось возможным.
— Ты не разбудил его, — успокоила меня Оливия. — Давай, ложись обратно в постель.
На дрожащих ногах я поднялся и забрался в кровать. Как маленький ребенок, я прижался к Оливии, надеясь, что ее прикосновения развеют страх, оставшийся после ночного кошмара.
— Расскажешь мне о своем кошмаре? — Оливия погладила меня по волосам и поцеловала в лоб.
Я не говорил о родителях ни с кем, кроме Гриффина и психотерапевта. Никогда. И даже тогда я все равно не признался Гриффину в своих кошмарах. У него и без того хватало страхов, и рассказ о моих кошмарах никак бы ему не помог.
Я уставился на Оливию. Она пригладила мои волосы и улыбнулась.
— Только если ты этого хочешь, Бен.
— Мои родители обращались с нами жестоко. — Голос хрипел, и я говорил странным, заторможенным тоном, совсем не похожим на мой обычный голос. — И со мной, и с Гриффином. Они были пьяницами, которые получали удовольствие от того, что причиняли нам боль. Неважно, физически или эмоционально — им было плевать, лишь бы мы с Гриффином боялись и плакали.
— Мне так жаль, — мягко проговорила Оливия.
— Мы были бедны, потому что ни отец, ни мать не могли долго удержаться на работе. Их увольняли за пьянство или за прогулы. Они работали только для того, чтобы оплатить выпивку. Наш сосед, мистер Пирсон, платил нам с Гриффином, за работу в его дворе. Мы стригли траву, которая не нуждалась в стрижке, и делали вид, что выдергиваем сорняки с его клумб.
Я зашелся смехом.
— Деньги, которые он давал, не позволяли нам с Гриффином сдохнуть с голоду. Мне приходилось прятать их от родителей. Иначе они бы забрали все до цента себе на выпивку. Я всего на четырнадцать месяцев старше Гриффина, тем не менее заботился о нем. Я кормил его и помогал с домашним заданием, а когда наши родители напивались, выделывался и перечил, чтобы они…
— Чтобы они лупили тебя, а не Гриффина, — горько закончила Оливия.
— Да. Не то чтобы это всегда срабатывало. Его били много раз, но я обычно мог их разозлить, вынуждая наказывать меня самым жестоким образом. Но я бесился, что не могу помешать им избивать Гриффина.
Оливия крепко обняла меня.
— Бен, ты был всего лишь ребенком. Ты делал все, что мог. Мне жаль, что среди взрослых не нашлось никого, к кому ты мог бы обратиться за помощью.
— Когда учился в четвертом классе, я пошел к своей учительнице. Ее звали миссис Бизли, она была милой и доброй, и я решил, что она мне поверит. Я показал ей синяк на ребрах, где мама ударила меня скалкой, и сказал, что нам с Гриффином нужна помощь.
— Что случилось дальше? — спросила Оливия, когда я замолчал.
Я горько рассмеялся.
— Она устроила встречу с директором и моими родителями. Предки явились в чистом и трезвом виде, в опрятной одежде, и наплели историю о том, что у меня много психических и эмоциональных проблем и что я страдаю тягой к вранью. Они заявили, что я разозлился, потому что нас не взяли в Диснейленд, и попросил Гриффина ударить скалкой, чтобы убедить в своей истории.
— О боже, — воскликнула Оливия.
— Они привели Гриффина, а он так перепугался, Лив. И подтвердил историю моих родителей. Сказал миссис Бизли и директору, что я постоянно вру и заставил ударить скалкой, чтобы все решили, что наши родители меня били. Позже вечером он признался, что предки обещали убить меня, если Гриффин не соврет. Ему было всего семь лет, и они угрожали убить его брата.
— Они чудовища, — убежденно проговорила Оливия.
На ее глаза навернулись слезы, и она нетерпеливо смахнула их со щек.
— Прости.
— Все в порядке. Я могу остановиться, если…
— Нет, — возразила она. — Тебе нужно выговориться, милый.
— Миссис Бизли и директор им поверили. После этого миссис Бизли перестала быть такой милой со мной. Она держалась так, будто я и в самом деле патологический лгун. Гриффин чувствовал себя ужасно еще несколько месяцев после этого, хотя я уверял его, что понимаю, почему он так поступил. Не уверен, что он пережил это и по сей день. Он несколько раз приходил ко мне на прием к психотерапевту, и мы специально проговаривали тот момент. Я думаю, это помогло… Я надеюсь, что помогло.
Я слегка поморщился.
— Я до сих пор посещаю психотерапевта, и это помогает, но все еще не… нормален.
Оливия обняла мое лицо.
— Мне нравится ненормальный Бен. Он мне очень нравится.
Я прижался лбом к ее лбу.
— Ты мне тоже нравишься.
Мы застыли в таком положении на несколько секунд, прежде чем я глубоко вздохнул.
— В любом случае, мне до сих пор снятся кошмары о моих родителях и о том, что они с нами сделали. Мы с Гриффином уехали из Уиллоудейла, как только окончили школу, и больше никогда не общались с родителями, но время от времени они мне снятся. Они умерли несколько лет назад, и я отказался заниматься организацией похорон. Они могли бы сгнить в том доме, мне бы и дела не было. В итоге обо всем позаботился Гриффин, и, хотя я чувствовал себя виноватым, все равно не решился помочь. Я был чертовски рад, что они подохли.
— Неудивительно, — заметила Оливия. — Они ужасные люди, и я надеюсь, их смерть оказалась мучительной.
Я уставился на нее в изумлении, а Оливия только пожала плечами.
— Я не буду извиняться за то, что пожелала зла людям, которые причинили тебе боль. Ты не заслуживал детства, проведенного в страхе.
— Мы с Гриффином поклялись никогда сюда не возвращаться. Честно говоря, я ненавидел Уиллоудейл почти так же сильно, как своих родителей, но потом ему пришлось вернуться по работе. Он сказал, что пробудет здесь всего несколько дней, но…
— Но потом он влюбился в Брайс, — подсказала Оливия.
Я покорно кивнул.
— Я убеждал себя, что должен быть счастлив за него, но на самом деле не радовался. Я страшно переживал, расстраивался и был уверен, что он совершил большую ошибку. И хотел, чтобы он вернулся в Хейвенпорт, где, как я знал, он в полной безопасности. Он уже взрослый мужчина, и прошло много лет с тех пор, как мне приходилось заботиться о нем, но все равно… трудно не присматривать за ним, понимаешь?
Оливия кивнула.
— Да. Вы с Гриффином жили вместе в Хейвенпорте?
— Нет, я жил в гостинице, и Гриффин тоже.
Лицо Оливии оставалось на удивление невозмутимым.
— Вы живете в гостинице?
— Когда мы учились в университете, то снимали дрянную квартирку, но как только окончили университет и нашли работу, то съехали. Мы собирались подыскать квартиру получше, но оба часто путешествовали по работе, и в итоге нам стало проще останавливаться в гостиницах, даже когда мы находились в Хейвенпорте. Для нас с Гриффином дом не значит ничего, кроме страха. Вот почему я так удивился, что Гриффин не только остался, но и переехал к Брайс.
— Поэтому ты приехал сюда в первый раз? Чтобы проведать Гриффина? — спросила Оливия.
— Я приехал сюда, чтобы вернуть его в Хейвенпорт, — признался я. — Не получилось.
Оливия слегка улыбнулась.
— Кажется, он вполне счастлив с Брайс.
— Да, — согласился я. — И на самом деле рад, что брат может создать новые и лучшие воспоминания об этом городе, но не я. Ненавижу Уиллоудейл и всегда буду ненавидеть. Здесь слишком много связано с моими родителями, и все, о чем думаю, — это о людях, которые знали, как нам плохо, и просто позволяли этому происходить. Шериф приходил к нам домой каждую пятницу вечером и напивался с моим отцом до чертиков. Однажды он видел, как отец ударил меня в живот за недостаточно быструю доставку пива, и ни черта с этим не сделал. Просто посмеялся и заявил, что мальчикам нужна твердая рука в вопросах дисциплины.
— О, Бен, мне так жаль, — простонала Оливия.
— Вот почему я уеду, как только закончу книгу. Я бы не вернулся, если бы не…
