Теперь Лене приходилось выходить на работу и в свои приемные дни, и в дни Зои Михайловны.
В последнее время она пристрастилась к чтению женских переводных романов, которые покупала в подземных переходах. Жестокие мелодрамы, разбитые женские сердца, торжество справедливости и счастливые финалы – это немного отвлекало ее от собственных проблем. Прежде большую часть рабочего времени она вязала на спицах, штопала носки или выполняла другую полезную для дома работу. Теперь – читала.
Своего начальника, Булкина, Лена видела редко. Метод его руководства можно было бы сравнить с какой-нибудь падучей болезнью. С ним изредка, не чаще раза в квартал, случались приступы буйного начальственного рвения.
Тогда он устраивал Лене и Зое Михайловне разносы – это в острой форме, а при легком течении припадка читал морали, час-полтора.
Игорь Евгеньевич прекрасно понимал, что обе его сотрудницы – добросовестные, исполнительные и аккуратные. Они вполне могли бы обойтись и обходились без его существования, но, как честный человек, он обязан был отрабатывать зарплату и делал это вышеописанным способом.
Очередной всплеск руководящего зуда пришелся как раз на одинокое Ленине пребывание на работе.
Лена не услышала, как Игорь Евгеньевич вошел в комнату. В романе, который читала, герои как раз слились в страстном поцелуе и не подозревали о злодее, который маячил на пороге. Поэтому, когда Булкин завопил, Лена вскрикнула от страха очень громко – за себя и за героев.
– Чем вы занимаетесь в служебное время?
Лена встала и застыла по стойке «смирно».
Они с Зоей Михайловной давно усвоили, что при общении с начальством следует пребывать в образе болванчика: молча есть его глазами и изображать трогательное раскаяние. Каждое слово оправдания, объяснения служило множителем в геометрической прогрессии его сановного гнева.
– Совершенно распустились! – бушевал Булкин – Работа стоит, а они читают бульварные романы. – Он потрясал схваченными с Лениного стола книжками в мягких обложках. Она молчала. – Я, как идиот, сижу и жду, когда мне принесут документы, а они и в ус не дуют. Позвольте вас спросить, сударыня, готова папка с делами Канарейкина? Мне двадцать раз надо повторять, что мы выдвигаем его на премию по науке и технике?
Лена была уверена, что прежде Игорь Евгеньевич и словом не обмолвился об этой премии. В противном случае Зоя Михайловна обязательно подготовила бы документы, Канарейкин был одним из самых плодовитых ее авторов.
– Документы почти готовы, – рискнула сказать Лена, – если можно, я их представлю вам завтра утром.
– Вечные проволочки! Когда вы научитесь работать быстро и качественно? Развели здесь богадельню. Чтобы завтра в девять утра материалы лежали у меня на столе! После обеда я несу их в главк.
Когда Булкин ушел, Лена буркнула:
– В девять утра! Как же, тебя до одиннадцати с собаками не разыщешь.
В кабинете у каждой из сотрудниц были свой стол и несколько шкафов: Ленины вдоль одной стены, Зои Михайловны – вдоль другой. По негласному соглашению они никогда не прикасались к чужим вещам. Однажды, еще в самом начале Лениной работы в бюро, она взяла из стола Зои Михайловны ластик.
На следующий день вернула со словами благодарности. Зоя Михайловна уставилась на Лену с таким выражением, словно та ковырялась у нее в сумке.
– Могу вам подарить этот ластик, – процедила Зоя Михайловна, – и любые другие канцелярские принадлежности, в которых вы испытываете недостаток. Но попрошу вас никогда не хозяйничать в моем столе и шкафах.
С тех пор через комнату пролегла граница, к существованию которой Лена скоро привыкла и даже находила подобное положение вещей очень удобным. Ведь и в ее столе хранилась масса неслужебных предметов: детские ботинки по пути в ремонт, носки для штопки, банки с консервами, которые она закупала в буфете в стратегических количествах, а относила домой по причине их тяжести постепенно.
Теперь границу надо было нарушить. Булкин не успокоится, все равно заставит Лену готовить документы, а потом на прооперированную Зою Михайловну еще выльет ушат обвинений и упреков. Лучше заранее защитить коллегу от них, чем свято хранить принцип невмешательства в ее бумаги.
В шкафах дел Канарейкина не оказалось.
Этого изобретателя Лена хорошо знала. Точнее, знакомство было шапочным, но ее отношение к Канарейкину самое благоприятное.
Петр Сергеевич, если являлся в те дни, когда работала Лена, обязательно приносил для нее цветочки или шоколадку, целовал руку и произносил комплименты. Зое Михайловне он тоже целовал ручку, но шоколадок не дарил.
Однако она никогда не ревновала, а с царственным благодушием наблюдала, как ее автор расшаркивается перед Леной.
Петр Сергеевич выдавал на-гора до сотни изобретений в год. Это был Кулибин наших дней. С той только разницей, что судьба Кулибина была тернистой, а канарейкинская вполне счастливой.
Ящики стола Зои Михайловны оказались запертыми, что неприятно поразило Лену.
«Неужели она мне не доверяет? – думала она. – Что же мне теперь делать? Сказать Булкину?»
Она представила, как взбеленившийся начальник будет два часа брызгать слюной и ломать ящики стола Зои Михайловны.
Лена со вздохом достала большие жесткие скрепки и стала выпрямлять их, чтобы соорудить отмычку. Этому она научилась у собственного сына. Пару лет назад Петя пережил позорный период воровства газет и журналов из почтовых ящиков соседей. Когда его выследили, увидели убегающим и донесли Лене, она не поверила и решительно отвергла подозрения соседей. Но дома провела эксперимент. Закрыла дверцы платяного шкафа и притворилась, будто потеряла ключ.
– Да запросто, – ухмыльнулся Петя.
Достал две проволоки, одна с крючком на конце, другая просто изогнутая, и в три секунды открыл шкаф.
Лена не стала искать ремень, а так оттаскала сына за уши, что он стал похож на новорожденного слоненка. Потом она сходила на почту и оформила каждому из соседей полугодовую подписку на журнал «Крокодил».
Вечером с хныкающим сыном за руку Лена ходила по квартирам, извинялась и вручала квитанции.
– Почему «Крокодил»? – удивился тогда Володя.
– Чтобы развеселить, – отвечала Лена. – Вся моя зарплата ушла, не видать Петьке нового велосипеда.
В ящиках стола Зои Михайловны не было никаких посторонних вещей, кроме двух толстых заграничных каталогов, по которым тамошний народ выписывает одежду и товары домашнего обихода по почте.
«Неужели она до сих пор общается с Прокловым?» – удивилась Лена. Изобретателя Проклова, имевшего обширные родственные связи за границей, эксперты несколько раз уличали в том, что он приписывает себе открытия, о которых вычитал в иностранной прессе. Еще год назад было решено не принимать от него заявок.
