— Пейдж, я позвоню твоим домой и проверю, все ли в порядке. Чего бы тебе больше всего хотелось?
— На самом деле? Огромный стейк с кровью и тарелку жареного картофеля.
Группа мужчин и женщин в больничной форме совещалась у стойки медсестер. Один из мужчин в синей робе подошел к нам.
— Привет, я Майк. Просто хочу убедиться, что вас ничего не беспокоит, миссис Херли.
— Ничего вообще, за исключением этого футболиста в моем животе.
Он похлопал по одеялу.
— Вы ведь уже рожали раньше?
— Точно, Майк, — сказала Пейдж.
Он сверился с записями на своем клипборде.
— Я думаю, мы начнем постепенно готовить вас. Я сообщу вам список процедур. Сегодня вечером мы проведем…
Не желая слушать эти интимности, я отошла в сторону. Пришлось наблюдать повсеместную процедуру кормления: матери сидели на своих постелях, держа на руках кряхтящих детей. Некоторые, казалось, пребывают в недоумении, это ощущение я помнила отлично. В оптимизме и жизнеутверждающей уверенности других было даже что-то зловещее. Каждый раз, когда ребенка брали из кроватки, на него смотрели, словно его ожидала только радостная и светлая жезнь.
Я взглянула на Пейдж. Майк заполнял свой информационный лист, Пейдж что-то говорила ему, решительно кивая. Я почувствовала, что улыбаюсь. Пейдж не была бы собой, если не попыталась бы организовать такое в сущности непредсказуемое событие, как рождение или даже смерть.
Майк отошел, Пейдж поманила меня.
— Не могу не поговорить с хорошим человеком, которому интересно, что же меня беспокоит.
Тележка с лекарствами вкатилась в палату, и я наклонилась к Пейдж, чтобы поцеловать ее на прощание.
Мне пора. Надо учесть, что я еще проблуждаю тут пару часов, прежде чем найду выход. — От Пейдж исходил молочный запах, безошибочно свидетельствующий о приближающихся родах. — Что заставило тебя принять решение оатсвить карьеру ради детей?
Никаике сомнения не омрачали спокойствия Пейдж.
— Очень просто. Когда Джексон был маленьким, он плакал по ночам, и только я могла его успокоить. Ему нужна была я и только я.
Натан был уже дома, когда я вернулась. Он читал близнецам, пристроившимся к нему по бокам. В доме номер семь было тепло и спокойно. На кухне у Евы что-то тушилось в духовке. Натан, Феликс и Лукас сидели в спальне взъерошенные и довольные. Я остановилась в дверях, чтобы полюбоваться этой картиной. Я посмотрела на мальчиков. Лохматые, пахнущие мылом с еще влажной кожей.
— Лукас, ты не забыл про свой крем?
У него была сыпь, но он сопротивлялся всем попыткам его лечить. Из-под руки отца он покачал головой. Я принесла тюбик.
— Давай-ка.
Он охотно наклонил голову, и я положила мазь на красные пятна за ушами. Его кожа под моими пальцами была сухой и мягкой. Натан потер колено.
— Болит ужасно, — он говорил серьезно. — Просто раскалывается.
— Это плохо, — я присела на кровать, застегнула пижаму Феликса и пригладила его волосы. — Может быть, надо делать упражнения?
— Слишком устал для этого.
Я видела, как тень пробежала по лицу Натана, я знала, что думает мой муж. Если бы на моем месте была Роуз, она пошла бы наверх, взяла какую-нибудь мазь и уговорила бы Натана растереть больное колено. Тайное горе.
Я могла представить ту близость до мельчайших подробностей. Я даже чувствовала ее: теплый уют, никаких призраков прошлого, никаких холодных сквозняков. Натан и Роуз действовали сообща. В какую школу отдать детей? Не пора ли покрасить стены в гостиной? Они болтали друг с другом за завтраком после ночи любви, которая заставляла болеть их тела и гореть глаза. Мы можем летом поехать…
Знает ли Роуз, как ей повезло? У нее был молодой сильный Натан, который взлетал по лестнице в спальню с полным подносом. Воскресенье, завтрак в постель. Успешный, довольный мужчина, любящий свою работу, жену, детей. Послушай, я не устал. Послушай, я все могу.
Я выключила свет, и мы стояли в дверях, глядя, как близнецы устраиваются под одеялами.
— О чем думаешь? — спросила я.
Натан обхватил мои плечи и поцеловал в макушку.
— Ни о чем серьезном, — сказал он.
Ранним утром следующего дня сквозь вопли протестующих близнецов, стук мисок с кукурузными хлопьями, суматошные сборы в школу, вопросы взволнованной Евы и озабоченного Натана прорвался звонок телефона. Это был Мартин.
— Минти! У нас еще один сын. Он родился вчера поздно вечером. Разве это не здорово? Он такой большой, просто красавец. Даже рост и вес у него точно, как в учебнике.
— О, это прекрасно, прекрасно. Поздравляю. — Я покосилась на выходящего Натана. — Мы очень рады. — Натан поднял большие пальцы и исчез.
Крошечный ребенок в своей кроватке. С идеальным ростом и весом, ручками и ножками. Чистый и сладкий, отдыхающий после трудов своего рождения. Ожидающий хорошей, счастливой, успешной жизни.
В трудке Мартина слышался уличный шум, он явно был на пути к работе.
— Ты выспался? Может быть, не надо было вставать так рано?
— У меня было больше времени для сна, чем я ожидал.
— Что, это произошло так быстро?
— Спроси у его матери. Пейдж выгнала меня на заключительном этапе. Она сказала, что это ее дело, а не мое. — В голосе Мартина слышалась обида и разочарование. — Но они оба чувствуют себя хорошо. — После паузы он добавил. — Кажется, я это уже говорил.
Я решила разрядить обстановку безопасным комментарием:
— А Пейдж успела довязать свою шаль?
Теперь Мартин отвечал очень сухо:
— Пейдж закончила платок. Она довязывала его между схватками.
— Боже мой, она сделана из железа.
— Очень точная характеристика, — в его голосе снова послышался гнев.
— Я увижусь с ней в ближайшие выходные. А со следующей недели я начинаю работать на полный день.
— Я знаю, — сказал Мартин. — Пейдж этого не одобряет. Она считает, что не следует работать полный день без крайней необходимости.
Неодобрение Пейдж довлело надо мной, когда я заказывала для нее органический йогурт и фрукты, и окончательно укоренилось, когда я начала последние приготовления к выходу на работу. Натану было весело дразнить меня этим: «Ты вообще-то не на войну идешь, не забыла?». Чуть позже: «Как там наш обоз?». Или: «Ты помнишь, как трубить общий сбор на завтрак?». Шутки следовали одна за другой.
Я прикрепила измененный график Евы к пробковой доске на кухне. Теперь он включал в себя расчет продуктовых запасов, школьных маршрутов, продолжительности уроков правописания и плавания. Я чувствовала тайное и завистливое восхищение Муссолини: только он смог добиться, чтобы итальянские поезда убывали и прибывали по расписанию.
