Витя звонил мне из Москвы почти ежедневно, говорили о его и моих делах, но разговоры наши были суховаты. Как-то не получалось у нас заочно наполнять слова чувствами, поэтому оба с нетерпением ждали новой встречи. Переезд Вити в Питер был запланирован на начало марта.
Завершилась сессия, пробежали зимние каникулы, потянулся новый семестр. У меня образовалось масса свободного времени, поскольку лекции я читала теперь лишь одному курсу, а техническую работу брала домой. К счастью, меня не заставляли отсиживать на кафедре допоздна.
Галя исправно ходила отмечаться на биржу труда, но безуспешно. Ее отправляли на какие-то собеседования, но работодатели неизменно отказывали странной соискательнице в унылой одежде, не выказывающей рвения и желания работать. Поэтому она продолжала квартировать у Варвары Владимировны, изредка помогая ей по хозяйству. Впрочем, себя старушка обслуживала сама.
Однако комнату ей пора было освобождать, поскольку Витя обещал приехать совсем скоро. А до приезда попросил меня сделать косметический ремонт, выслав деньги на рабочих и материалы. Галя опять разрыдалась: куда ей деваться? Варвара Владимировна пожалела бездомную девушку и разрешила ей поставить раскладушку в тупике коридора.
Галя, инертная при поиске работы, охотно отправлялась со мной в кино или в музей. Она сама выискивала в афишах интересные места и завлекала меня. Однажды в мой выходной день мы собрались с ней на очередной вернисаж, но мне пришлось изменить планы. Позвонила сотрудница и взволнованным голосом сообщила, что состоится внеочередное заседание кафедры. Не вдаваясь в подробности, предупредила: «Не опаздывай, Даша. Вопрос для тебя важный».
Меня охватило беспокойство. Лунин в последнее время не раз угрожал, говорил, что если я не уйду по собственному желанию, то подведет меня под статью. А выживал он меня с кафедры за то, что я отказывалась забрать свое заявление из конфликтной комиссии. Не только он, но и секретарь ученого совета дала мне понять, что мои притязания – просто бред. Что даже в Москве, куда передали на рассмотрение мою апелляцию, у Лунина имеются связи. Определенно сегодня мне предстояла показательная порка. Позвонив Гале, я сказала, что наш поход откладывается, и поспешила в университет.
Заседание проходило в конференц-зале. Народу в зал набилось, будто на концерт модного исполнителя. Пришли преподаватели с других кафедр и сотрудники деканата и какие-то неизвестные мне люди. Мероприятие было открытым, и задние ряды заполнили вездесущие студенты. Даже в проходе сидели на ковровой дорожке парни с фотоаппаратами, нацеленными на сцену.
Ко мне подошла секретарь ученого совета и предложила сесть поближе к сцене, поскольку мне тоже будет предоставлено слово.
– По какому поводу?
– Ну, вы же подавали апелляцию против доцента Лунина?
– То есть вы хотите сказать, что весь зал собрался, чтобы решить наш научный спор с Леонидом Александровичем?
– Как? Вы ничего не знаете?
– Что вы имеете в виду?
Но секретарь ответить не успела, так как ее отвлекли другие люди. Они тоже просили включить их в список выступающих.
Я села на первый ряд, с краю, рядом с другими потенциальными ораторами, и с интересом посмотрела на сцену. Ее оформление говорило о важности предстоящего мероприятия. Длинный стол для авторитетных персон, повернутый наискосок одновременно к зрительному залу и к высокой тумбе-кафедре, задник сцены, представляющий масштабное полотно с нарисованными флагами разных стран, – наш частный университет позиционировал себя как международный. Длинноногие девочки в коротких юбчонках сновали по сцене взад и вперед, расставляли на столе для комиссии бутылочки с водой, раскладывали блокноты с ручками перед каждым стулом, стучали пальцами по микрофону. Не заставили себя ждать и те, кому была адресована забота организаторов.
Среди персон, вышагивающих к столу, я узнала и вечно румяного колобка, нашего ректора, и бодрящихся старичков из ученого совета, но главное – и это меня удивило и порадовало – увидела замыкающего цепочку Николая Тимофеевича Аношина, моего научного руководителя. Пусть он был нездоров, приволакивал ногу и опирался на палочку, но ведь смог прийти! Видно, и звали настойчиво, и сам проявил охоту. Но ради чего случился весь этот сбор? Ответ лежал на поверхности: Леонида Александровича Лунина будут, что называется, приводить к присяге: сейчас он и. о., а станет завкафедрой. Настроение резко испортилось. Вот ведь сумел организовать свое вступление в должность, будто президент! Тогда что же требуется от меня? Неужели Лунин, планируя мероприятие, вписал туда и мое покаяние? Тогда почему не предупредил сам?
Секретарь вышла на середину сцены – стройная девушка, гладкие волосы на прямой пробор, костюм, похожий на мужской, под пиджаком скромная водолазка. На сцене она казалась значительнее, чем была, когда подходила предупредить о выступлении. Она постучала карандашом по микрофону, призывая к тишине, и объявила:
– Разрешите открыть чрезвычайное собрание университета.
Говорок в зале не утихал.
Я посмотрела на соседей по ряду. Что происходит? Почему зал находится в таком возбуждении? И такая революционная риторика: чрезвычайное собрание! Но на лицах сотрудников читалась лишь тревога. В голову пришла и вовсе нелепая мысль: неужели издан приказ о закрытии университета?
Девица постучала по микрофону еще раз, добиваясь порядка, попросила выключить мобильники. И наконец объявила повестку дня:
– Сегодня мы собрались по чрезвычайно неприятному поводу, – повторила она пугающее слово «чрезвычайно». – Среди преподавателей нашего института, более того, среди руководителей образовательного процесса, выявлен самозванец. Этот человек не только не достоин быть наставником студенчества, но даже называться специалистом-психологом. Я говорю о Леониде Александровиче Лунине, еще недавно претендовавшем на звание профессора и заведующем кафедрой общей психологии. Нашему собранию предстоит не только осудить этого господина, но сделать все возможное, чтобы не допустить в учебном заведении подобного позора впредь.
Из зала раздались выкрики: «Мы ничего не понимаем!», «Требуем объяснения!», «Пусть сам Лунин скажет...».
Но секретарь лично изложила факты. Перед назначением Лунина на новую должность были заново проверены его документы и выявилась подделка. Его диплом о высшем образовании оказался фальшивым! Лунин не учился в том вузе, диплом которого представил. У него, правда, имелось подлинное свидетельство о прохождении двухгодичных курсов по психологии, однако и оно теперь теряло силу, поскольку на курсы принимали при наличии высшего образования. В довершение всего сообщалось, что кандидатская диссертация была написана для Лунина другим человеком за деньги, а в докторской незаконно заимствованы исследования сотрудников кафедры.
