— Так, стало быть, — говорит Огюст, — на Менкье идете?
— Точно, — отвечает Тентен. — Завтра вечером вернемся. Пойдете с нами на рыбалку, папаша Шевире?
Огюст собирался не отвечать на этот приятный и жестокий вопрос, когда перехватил знаки, которые Коко Муанар подавал остальным. Беззвучно посмеиваясь, думая, что Огюст не видит, он пощелкал пальцами по кадыку, показывая, что старик набрался.
Тотчас Огюст встал фертом перед Тентеном. Мысль поехать с ними на рыбалку вдруг приводит его в восторг, да и Коко можно уесть. Огюст чуть не рухнул, стремительно слезая с табурета.
— А и пойду, сынок! Не впервой! Твой папаша еще штанов не снял, чтобы тебя сделать, да и его папаша еще девок не лапал, когда я уже знал все проходы на Менкье как свои пять пальцев! Пошли, черт побери!
— Вы хотите пойти? — спросил Лу Туэ, все же опасаясь брать на борт деда Шевире в таком состоянии.
— Разрази меня гром! Если мне предлагают составить компанию, я не отказываюсь…
Коко Муанар, чувствуя, что заработки дня траура могут ему улыбнуться, приходит на помощь:
— Они только завтра вернутся, — бросает он в направлении Огюста, — а погоду обещали хреновую.
— А ты, — сухо говорит Огюст, — ступай полоскать бутылки и не суйся, во что тебя не касается! И добавь ящик за мой счет для погрузки на «Фин-Фэс»!
Было ли то положительное действие пива, выпитого в «Трюме»? Желание доставить старику удовольствие в такой день? Стремление насолить Коко? В конечном счете идея о том, чтобы взять папашу Шевире с собой на Менкье позабавила троих парней. На борту он не помеха, и потом он может принести им удачу — этот старик, который, говорят, был одним из лучших здешних рыбаков во времена их дедов. Ясно, что он знает уголки и закоулки, неизвестные им самим; у стариков есть секреты, которые не грех узнать, пока не поздно. Два часа пути — и будет еще время расставить там несколько садков; дни в июне долгие. Погода стоит теплая, спать будем на лодке. Ле Туэ взял удочки и блесны на окуней. Вернемся завтра вдоль камней. Тентен на прошлой неделе привез окуней по восемь фунтов. Не будет окуней — так наберем несколько кило макрели.
Все четверо спускаются на причал, Ле Туэ идет впереди, неся мешок с хлебом и консервами. Тентен и Жан-Пьер идут по бокам Огюста, поддерживая этого тщедушного гнома, в которого превратился папаша Шевире, чтобы он не выписывал кренделя по дороге и шел прямо, несмотря на все то, что залил в себя с утра. Между двумя рослыми парнями он похож на ребенка и такой легкий, что эскорт скорее несет его, чем поддерживает, и его ноги иногда отрываются от земли и топчут воздух. Коко Муанар, тянущий тележку с ящиками с вином, замыкает шествие.
Огюст вынудит их остановиться на спуске, чтобы помочиться за сараем со спасательной лодкой. Затем его снова несут до причала, где стоит на приколе «Фин-Фэс». Огюст переходит из рук Тентена в руки Ле Туэ, и эта погрузка похожа на похищение.
Ошеломленный Коко Муанар долго стоит на причале, глядя вслед «Фин-Фэс» со сваленными на носу пустыми садками, а старый Шевире, стоя на корме, показывает ему литую дулю.
«Фин-Фэс», подталкиваемая сильным течением Сана, уходит вперед по каналу с приятным шумом мотора — тур-тур-тур, — который разносит эхо. Разлившееся море скрыло половину островков и затопило песчаные бухточки. Солнце палит, как в разгар лета. Настоящая прогулочная погода.
Голый по пояс Жоэль Гото готовит удочку на макрель, на всякий случай. Разматывает леску на своем автомате, укрепляет крючки, скрытые цветными перьями, и разбирает бредень, погружающийся в воду далеко позади лодки. Огюст машинально мимоходом приподнимает леску, проверяет ее натяжение.
— Слишком быстро идем для макрели! — говорит он. — Не больше трех узлов!
Ле Туэ, стоящий у руля, послушно сбрасывает обороты.
— Здесь ничего не поймаешь, — говорит Огюст Жоэлю. — Придется подождать, сынок. Слишком светло. Течение слишком сильное. Косяки когда ходят, то там, за Массю.
Огюст командует, словно снова у себя на лодке, хмельной и счастливый, что ветер снова раздувает его усы, а Тентен Гарнерэ открывает бутылки с пивом, которые переходят из рук в руки и, пустые, улетают за борт.
Вдруг по морю пробегает тень, и цвет его тотчас из бирюзового становится щавелевым самого темного оттенка. Буря, поднимавшаяся над Гранвилем, нагнала «Фин-Фэс» на полдороге к Менкье. Толстый слой темных туч надвигается, перекатываясь, поглощая нежную голубизну неба. Поднялся ветер.
Жоэль сматывает удочку, а встревоженный Ле Туэ снова включает мотор на полную мощность.
За несколько минут пейзаж переменился. Горизонт бушует. Молния пронзает черное, как сажа, небо, несущееся к Джерси, и поверхность моря, вздымаемая длинным несущим валом, закипает мелкими нервными волнами, сталкивающимися друг с другом, яростными волнами, отскакивающими от бортов лодки. Под крепнущим ветром они превращаются в злобные гребешки, с шумом разбивающиеся в кипящую пену обо все, что встречается на пути. «Фин-Фэс» несется со скоростью в десять узлов в преждевременных сумерках по морю, становящемуся все суровее. Стоящему у руля Ле Туэ трудно совладать со шлюпкой, которая раскачивается с боку на бок, зарывается носом, выскакивает из-под волны на гребень и трещит всеми стапелями. Молнии теперь разрывают полутьму, а долгие раскаты грома идут беспрерывно один за другим.
Тентен очень вовремя вытащил брезент: стена дождя хлещет наискось, поливает палубу, взъерошивает море крошечными гейзерами. В свете молний впереди вырисовываются скалы Менкье.
Ослепленный дождем, Ле Туэ плохо видит дорогу.
— Вам лучше уйти в укрытие! — кричит он Огюсту, приканчивающему очередную бутылку как ни в чем не бывало.
— Да нет, сынок, — говорит Огюст. — Это ненадолго!
Он сильнее натягивает фуражку и обеими руками цепляется за планшир, когда накатывающийся огромный вал с носа обрушивается на палубу, сметая кучу садков, которые Тентен как раз собирался прикрепить понадежнее.
— Дьявол тебя побери совсем! — кричит Ле Туэ. — Еще один такой — и мы готовы!
Он еще не закончил своей фразы, как «Фин-Фэс» зарывается носом и так сильно подбрасывает зад, что винт вылезает из воды. И все происходит очень быстро. Под взбесившейся водой раздается удар, за ним треск, разрыв, и лодка, резко вставшая вертикально, задрожала от этого, как поврежденный контрабас. Удар так силен, что Тентен и Жоэль кубарем летят на садки, Ле Туэ, оторванный от руля, ныряет головой вперед у подножия мачты, а Огюст, самый легкий из четверых, вылетает за борт и исчезает в волнах. Огюст не умеет и никогда не умел плавать. И сейчас не самое удачное время учиться. Он попадает в водоворот. Он даже охнуть не успел. Его захлестнуло, он крутится, как старая тряпка, в пучине, что перемалывает его, засасывает. Он выплывает на поверхность, и следующая сильная волна снова затягивает его, бросает со скоростью поезда о лодку, воткнувшуюся вверх кормой. Он с размаху ударяется затылком об угол кнехта. Удар в спину. Огюст Шевире расплющен, но под анестезией возлияний своего дня траура даже не чувствует боли. Мертв ли он уже? За несколько минут он разделился на двух Огюстов: один захлебнувшийся, разбитый, подбрасываемый морем, а другой парит над ним и смотрит на него. Этот совершенно сухой и невредимый; более того, он сильный и помолодевший. Он нагибается и с крайним любопытством смотрит на своего разбивающегося двойника. Он видит, как его собственная кровь на мгновение окрашивает пену волны, и все же он невредим. Он видит, как остальные поднимаются, суетятся на борту. Ему их жаль. У Тентена сломана рука, а у Ле Туэ сочится кровь изо лба. Слышно, как он кричит: «Где Огюст, черт меня побери совсем?» Он видит, как они, когда море немного успокаивается, поднимаются в плоскодонку и ищут его, Огюста, размахивая факелом вокруг лодки, от которой остались одни развалины. Но свет факела выглядит смешно рядом с тем светом, что Огюст видит в глубине длинного пещеристого коридора, по которому он теперь идет — легкий, веселый, без возраста. Там его двойник снова ушел под бурлящую воду. Здесь Огюст идет большими пружинистыми шагами по гранитному туннелю, идет к свету.
