— Но это несправедливо. Сколько раз такое случалось? Два?
—Четыре, если быть точной. Но ты уходишь от темы. Проблема в том, что невозможно было придумать ничего более оскорбительного, даже если бы тебе помогали величайшие гении в истории человечества: Альберт Эйнштейн, мадам Кюри, Исаак Ньютон, Вивьен Вествуд и еще кто-нибудь на твой выбор.
— Послушай, но я ведь уже извинился. Пытался объяснить, что эти строки не о тебе. Не знаю, что еще я должен сделать. Пойдем, выпьем сегодня вечером, и все наладится.
— Извини, сегодня я ужинаю с девочками.
— С какими девочками? — мрачно, но без тени подозрения, спросил Людо.
— Ну, с девочками, глупый. — Я знала, что он не будет расспрашивать.
— Ну ладно, ты ведь шутила, когда поставила Вивьен Вествуд в один ряд с Ньютоном, правда?
— Боже мой, Людо! А я всегда считала, что у мужчин сильнее развито чувство юмора.
Было пять минут шестого. Пенни давно ушла. В ателье все тоже начали расходиться. Девушки в магазине уже стояли, как цапли над прудом с рыбой, с нетерпением ожидая, когда можно будет запереть дверь и начать подсчитывать выручку. Я же болтала с Вероникой:
— Вероника, вот если бы у тебя был парень, ты бы захотела встречаться с другим?
— Кэти! — закричала Вероника. — Нет! Никогда! Когда я отдам свое сердце мужчине, это будет навсегда, или я никогда…
— Да, очень мило. Но тебе легко так себя вести! Совсем не сложно быть хорошей, когда у тебя нет выбора.
— Кэти, послушай, к чему все эти вопросы? Ты ведь не думаешь о том, чтобы… сделать что-то такое?
— Конечно, нет, глупенькая. Я просто размышляла над этим вопросом, так, вообще.
— Но, Кэти, ты никогда не делаешь ничего в глобальном плане, твои поступки всегда конкретны.
— Вероника, знаешь, если бы мне понадобился психоаналитик, я бы пошла… — Но я не могла вспомнить ни одного имени, поэтому решила не уточнять. — К психоаналитику. И кто дал тебе право, — продолжала я мерзким тоном, — делать обобщения? Что ты знаешь о жизни? Ты сидишь, обложившись бумагами и всякой ерундой, и что хорошего ты сделала? Все, на что ты способна, — это критиковать, гадить и вставлять саркастические замечания.
Вероника сидела в приемной клиники альтернативного лечения боли — там работало много специалистов по акупунктуре, фитотерапевтов, остеопатов и разных других полоумных. Ближе всего к альтернативной медицине я оказываюсь, когда, услышав комплимент по поводу своей внешности, начинаю чувствовать себя гораздо лучше.
— Извини, Кэти. Я знаю, ты не причинишь боли Людо, ведь ты так сильно его любишь. Но ведь раньше ты была жестока с парнями.
— Назови хотя бы одного.
— Малкольм Гидлоу.
— Малкольм Гидлоу! Никто не относился к нему серьезно, ты не можешь строго судить меня за тот поступок.
— Стефан Соланки.
— Но он ведь поступил в университет, не могла же я болтаться без дела в ожидании его каникул. — Я взглянула на часы на стене. — Послушай, извини, но мне пора идти. Созвонимся, пока.
И я положила трубку. Черт возьми, еще не хватало, чтобы из всех моих знакомых именно Вероника читала мне лекции. Мне нужно еще сделать несколько звонков. Во-первых, узнать телефон паба «Блэклэм», что не так уж и сложно. Затем позвонить туда и выяснить, как туда добраться.
— Алло, — слышу я голос.
— Это «Блэк лэм»?
— Нет, то есть да. Я — нет, но это здесь[13].
— Где именно вы находитесь?
— Я около телефона, который у барной стойки.
— Послушайте, у меня нет времени на подобные игры. Как мне найти «Блэк лэм»?
— Ах, вы об этом, а откуда вы пойдете?
— От станции метро.
— Вам нужно спуститься вниз по левой стороне главной улицы. Пройдете несколько магазинов и попадете к нам. От станции идти не больше четырех минут.
Хорошо, сойдет.
Единственный плюс района Килберн в том, что он расположен на ветке метро «Юбилейная», и среди пассажиров, которые ею пользуются, наименьшее количество дурно пахнущих людей. Даже странно, что она ведет в такой клоповник, как Килберн. От станции «Бонд- стрит» я ехала двадцать минут. Все это время я пребывала в сильном возбуждении и продолжала твердить себе, что ничего не произойдет. Я выпью одно пиво, а потом придумаю какой-нибудь предлог, чтобы смыться. Но у моего тела были свои планы, и я поняла, что улыбаюсь, только в тот момент, когда сидевшая напротив женщина, одетая в нечто из искусственного меха под оцелота, улыбнулась мне в ответ.
Когда я вышла со станции, Килберн, несмотря на темноту и моросящий дождь, показался мне не таким отвратительным, как раньше. Здесь росли деревья, стоял дом с дорогими частными квартирами. Я увидела табличку с необычным и привлекательным названием улицы — Шут-ап-Хилл. Потом я прошла под нависающими мостами, с которых капала вода, — одним, другим, третьим — все на расстоянии не более ста ярдов от станции. На каждом сидела зловещая стая нахохлившихся грязных голубей. Такое количество мостов заставило меня задуматься о том, что, похоже, весь мир стремится избежать поездки по главной улице Килберна. Люди торопятся по своим делам, туда, где все любезны друг с другом и делаются деньги, — там шла совсем другая жизнь.
И вот я оказалась в Килберне. Я уже успела забыть местные «кебаб-хаусы», где на вертелах вращаются огромные куски скверного мяса. Не помнила я и маленьких магазинчиков с продуктами, где африканцы и азиаты покупают фасоль-бамию, сладкий картофель и еще что-то коричневое, напоминающее пораженный артритом коленный сустав (или это и есть сладкий картофель?). Неужели эти люди не знают, что в десяти минутах езды на машине отсюда расположены блестящие витрины магазина «Маркс энд Спенсер»? В моей памяти не сохранились и необычные «ирландские» пекарни, заполненные зачерствевшим белым хлебом и липкими булочками, а также «вчерашними» пирогами за полцены.
И еще я абсолютно забыла тошнотворный сладковатый запах мусульманских мясных лавок. У меня было время в запасе, и почему-то я остановилась у одной из них и через окно увидела полосы мяса, куски и части туш. Около стены напротив прилавка кучей было навалено что-то напоминавшее дрова для растопки. Я не могла понять, зачем они там нужны, а потом увидела табличку в витрине «К каждой покупке на десять фунтов в подарок — говяжья нога». Меня охватил приступ истерического смеха. Я снова посмотрела на дрова, среди них были ноги с копытами. Говяжьи. Для чего, ради всего святого, они нужны? А что, если вы не захотите ее брать? Вас что, заставят? Меня внезапно захватила фантазия о том, как я покупаю мясо в этой лавке, и за мной по улице гонится мясник, размахивая над головой «подарком» и крича: «Лед и, леди, ваша говяжья нога, ваша говяжья нога!» Я поспешила отойти от витрины.
