Стоунер и Мейфилд открыли собственную фирму, но все еще имели связи и контакты с корпорацией, из которой они недавно ушли. Огромному конгломерату нужно было спасать свой имидж.
«Я тоже имею право, — сказала себе Хонор жестко, — иметь свои причины желать отомстить, как и Константин Ландри Стоунер». Ей нужно придумать, как побить противника его же оружием.
Но в тот день она могла думать лишь о том, как она влюбилась в человека, который явно хотел лишь мщения.
Хонор была в старых джинсах и изумрудно-зеленом топе с рукавом «летучая мышь», когда пошла открывать дверь в шесть часов. Она стянула волосы в строгий пучок у основания шеи.
По ее наряду было сразу видно, что она не одета для вечернего выхода. Конн бросил взгляд на ее неулыбчивое лицо и вошел.
— Надо понимать, сегодня вечером мы остаемся дома? — невозмутимо спросил он, стягивая свой безупречно сшитый темный льняной пиджак.
— Думаю, нам нужно поговорить, Конн. — Хонор была довольна, что ее тон остался спокойным.
Она смотрела, как он бросил пиджак на стул, и восхищалась тому, как непринужденно он чувствовал себя в ее квартире. Да уж, он без колебаний вторгся в ее личное пространство.
Он искоса посмотрел на нее оценивающим взглядом и легко опустился в кресло:
— Что-то не так, Хонор?
Она сделала глубокий вдох, снова подошла к окну и уставилась в темноту.
— Именно об этом я и хотела спросить тебя, Конн.
— Теперь ты говоришь загадками.
Она услышала острую настороженность в нем и удивилась.
«Он достаточно хорошо знает меня, чтобы понять, что все очень серьезно», — подумала она уныло.
— Ты никогда не говорил, что носишь фамилию Стоунер, — произнесла она спокойно.
Последовала секунда мертвой тишины. Хонор боялась пошевелиться.
— Фамилия Стоунер никогда не была моей.
Дикая надежда возродилась в ней, несмотря на все старания скрыть ее. Хонор с удивлением развернулась:
— Разве ты не сын Ричарда Стоунера?
— Я его сын.
Надежда умерла.
— Понятно.
— Во всех отношениях, которые имеют значение, Ричард Стоунер был моим отцом. Мне было двенадцать, когда моя мать вышла за него замуж. Мой настоящий отец был убит, когда я был младенцем, но она никогда не хотела, чтобы я забыл о его существовании. Стоунер согласился с ней, поэтому официального усыновления не было. Но я вырос, считая Ричарда Стоунера человеком, на которого я хотел бы быть похожим.
Хонор пристально смотрела на твердое как гранит выражение лица мужчины, которого она любила, и поняла, что больше нет причин надеяться. Однако ее упрямый характер настаивал на выяснении всех обстоятельств этого дела, и она помимо своей воли задала следующий вопрос:
— Ты знал, кто я такая, до того, как познакомился со мной?
Он откинулся спиной на кресло, наблюдая за ней прищурившись:
— Сегодня ты была занята.
— Просто ответь на вопрос, — попросила она.
— Знал. Знал вот уже несколько месяцев.
Она на мгновение закрыла глаза и снова повернулась к окну, сжав руки перед собой.
— Кроме того, чтобы заставить чувствовать меня круглой дурой, чего ты планировал добиться, Конн? — настойчиво спросила она.
Он бесшумно встал из кресла, и Хонор не поняла, что он подошел к ней близко, пока не заговорил всего в нескольких дюймах от нее.
— Правда в том, что я на самом деле в самом начале не знал, чего хочу от тебя. Я знал только, что нужно кое-что выяснить между твоей семьей и моей.
— Ты хотел мести. Ты веришь, что мой отец предал твоего, — прошептала она решительно.
— Официальное расследование, произведенное той ночью, пришло к заключению, что между партнерами возникла ссора, что Ник Мейфилд задумал убить моего отца и завершить продажу оружия в одиночку. Что-то пошло не так. Ричарду Стоунеру удалось сделать пару выстрелов, прежде чем он умер, и никто не вышел оттуда живым. Лично я думаю, что мой отец обнаружил, что твой отец использует его как свое прикрытие в качестве уважаемого администратора, чтобы заниматься контрабандой партий оружия, и бросил ему вызов.
— И в вытекающей из этого драке они убили друг друга, — закончила Хонор сдержанно.
— Что-то вроде того.
— В любом случае ты убежден, что мой отец предал твоего.
— У меня не было причин думать иначе на протяжении этих пятнадцати лет, — спокойно сказал Конн. — Я хорошо знал Ричарда Стоунера. Он никогда не стал бы ввязываться в нелегальную торговлю оружием или в нечто в этом роде.
— Боже мой, — выдохнула она. — Пятнадцать лет. Пятнадцать лет ты планировал месть. Это должно было просто разъесть твою душу.
Она почувствовала легкое движение, и тут его пальцы коснулись ее плеча. Хонор замерла.
— Все было не так, Хонор. В противном случае я бы давно поступил решительно. Ты хочешь выслушать меня?
— У меня нет выбора.
— Нет, — согласился он решительно, — у тебя нет. Ведь это ты подняла эту тему.
Ей хотелось, чтобы он снял руку с ее плеча. Его прикосновение вызывало у нее желание повернуться, спрятать лицо у него на груди и выплакать весь свой гнев и боль.
— Как долго ты намеревался держать меня в неведении настоящей причины, по которой ты спал в моей постели, Конн?
Его пальцы угрожающе сжались, и она почувствовала, как он напрягся.
— Послушай меня, Хонор. Слушай внимательно. Это непросто объяснить. Мне пришлось нелегко, прежде чем я все это понял.
— Мне это кажется совсем простым.
— Это потому, что ты не знаешь ни черта об этом! Я не прятался в темной норе, строя планы мести все прошедшие пятнадцать лет, ради всего святого! Я работал за границей, как и объяснял тебе. Это была хорошая работа, высокооплачиваемая должность. Я был занят и постоянно переезжал из одного места в другое. Более того, я очень хорошо выполнял свои обязанности.
— Ты не пытался объяснить, что входит в обязанности посредника, Конн, — сухо заметила она.
Он проглотил нетерпеливое восклицание.
— Я был кем-то вроде специалиста по улаживанию проблем. Меня посылали, когда у компании возникали проблемы на иностранной территории.
— Какого рода проблемы? — угрюмо настаивала она. — И не говори мне, что ты улаживал трудовые споры.
— Нет, — сказал он сквозь зубы, — моя специальность — проблемы безопасности. Хонор, моя бывшая работа не имеет ко всему этому никакого отношения. Я только упомянул о ней, потому что пытаюсь показать тебе, о чем я на самом деле думал последние пятнадцать лет.
— Но ты ведь не забыл ту ночь, когда наши отцы перестреляли друг друга, не так ли? — огрызнулась она.