– Да поняла я…
– Умница. Я всегда говорил, что ты умница! Иди-ка, что покажу…
Палыч кивнул на ту сторону. Лина встала через сетку напротив него. Привычно согнула ноги в стойке. Она знала это выражение лица у тренера. Как у пацана, что лезет на самую верхушку платана под одобрительное улюлюканье таких же балбесов.
В таком настроении Палыч играл с кем-то из ребят, по гейму – левой рукой, хотя был правшой. Или отбивая мячи через ногу. Подпрыгивал, как молодой. Выигрывал почти всегда. Словом, развлекался.
Сейчас придумал покруче. Лина даже не сразу сообразила, как он держит ракетку. Палыч попадал по мячу ободом! И вколачивал, – она еле доставала.
Засмеялись оба одновременно. Остальные издалека присвистывали, качали головами.
– Не фига себе!
– А можно мы тоже?
– А вы нам так еще не показывали!
Палыч, как маленький, подкидывал мячик, поворачивая вверх-вниз ракетку. Пек пирожки – так это называлось. Не глядя, разумеется. Смотрел он на ребят. Довольно сказал:
– Ну вроде не забыл. Могу еще кое-что!
– Кое-что! Скажите! Вон как ей забивали!
Лина чувствовала, как расползается улыбка до ушей. Она поняла все, что хотел сказать тренер. И даже чуточку больше…
– Иди с Кариной одиночку играй.
Вот! Теперь Карину ей подсовывает, как красную тряпку быку. Лина усмехнулась и тихо, только чтобы Палыч слышал, спросила:
– Как вы, ободом?
Он сузил глаза.
– Не бери на себя слишком много. Рассчитывай силы.
– Да я пошутила.
– А я нет! – Улыбкой он смягчил тон.
Ладно, подумала Лина, ладно.
Уделает она Карину под ноль. Может, правда, легче станет?!
Весенние сумерки ровно выкрасили небо в ультрамарин. Лина стояла у окна сжав мобильный, словно гранату. Егор возвращался. Его сотовый уже в зоне доступа.
И летело сквозь пространство то, о чем трудно говорить глаза в глаза:
«Я соскучился!»
«Ты ждешь меня?»
«Небо сейчас как твои глаза…»
«Выйдешь на пару минут?»
Прочитав последнее, Лина удивленно и обрадовано метнулась к двери, в чем была. В ночнушке.
Вернулась, схватила шорты и майку, стала натягивать, да перепутала, куда и что. Бросила в сердцах. Кинулась к шкафу, вытащила платье какое-то наугад. Напялила сверху.
Мысли также метались. Он пересел в машину? Он угнал самолет, чтобы быстрее вернуться к ней?
Он летит на крыльях любви!
Дед заполошенно подскочил на своей раскладушке.
– Ты что?!
– Мне надо выйти, дедушка!
– На часы смотрела, бабушка?
– О! Ну… э…
– И платье задом наперед. И точно, бабушка!
– Блин! Дед, спасибо!
Лина бросилась за ширму, быстро переоделась. Схватила телефон, на бегу напечатала: «лечу!».
И впрямь, летела, как на крыльях.
У подъезда под фонарем стоял Мик.
Улыбка его была такой широкой, что ямка на щеке скрывала синяк.
– Ты? – Вытаращила Лина глаза. – А… Как ты меня нашел?
Ямка пропала. Фингал переливался нежно-лимонным цветом. Мик судорожно сглотнул и пробормотал что-то невпопад.
– Чего? – переспросила Лина.
– Я говорю, надо смотреть, от кого смс получаешь. Чтобы глаза от удивления не выскочили.
– Не поняла. Ты меня позвал, чтобы нахамить?
– Я-то тебя позвал, а ты к Егору бежала, да?
Лина пожала плечами с независимым видом. Конечно, она решила, что это Егор приехал.
– Что-то случилось? Или ты просто так?
Откуда вдруг взялась скованность в ее голосе? Это же Мик! Просто Мик!
– Ты же не думаешь, что я подумала, что это ты… тьфу! Я знаю, что ты эти деньги не брал! Знаю, Мик!
Он пробормотал, что деньги вообще не причем. Смотрел, не отводя глаз.
Щеки у нее загорелись.
– Ты синяк чем-нибудь мажешь? – Спросила Лина.
Мик буркнул, что мама мажет.
– А то ведь след останется.
– Шрамы мужчины украшают, – снова ворчливым тоном отозвался он.
Он придвинулся. Хотел взять ее за плечи, но Лина отступила.
– Ты что?! Он ведь твой друг!!!
Мик усмехнулся.
– Вот уж нет!
Лина сжала кулаки. Ее озарила догадка. Все его взгляды, его улыбка, смс-ки, разговоры, – ни о чем! Это просто уловка такая. Даже если она ему нравится, он появился тут не из-за этого!
– Ты решил увести у него девчонку, чтобы доказать, что сильней? Что тебя не надо жалеть и опекать!
– Лина, ты же не лошадь, чтобы тебя уводить!
Он так смотрел, так смотрел, что щеки снова вспыхнули. И уши. И во рту пересохло.
Но ведь он не Егор!
Эта мысль мелькнула и пропала.
– Мик… – она откашлялась, – Мик, иди домой.
– Думаешь, я не знал, что ты так скажешь?
– Зачем тогда пришел?
– Посмотреть на тебя. Без него! С ним ты снова будешь глаза отводить. Как будто виноватая. А ты ни в чем не виновата! Я просто хотел сказать тебе это.
– Все?
– Остальное напишу.
– Не надо, Мик.
От этих слов желваки у него заходили туда-сюда. Очень решительным, очень мужским жестом он взял ее за руку и положил ладонь себе на грудь. Там бухало рывками, горячо и сильно, его сердце.
Ну же, сказала она себе, это не Егор, ты не должна. Не должна и не будешь!
Не будешь что?
Влюбляться?
Смотреть на него?
Жалеть?
– Это не жалость, Лин, – сказал Мик, читая в ее глазах, – не жалей меня, поняла?
– Ага, – пискнула она.
И снова тень Егора пронеслась между ними.
Мик отпустил ее руку. Лина выдохнула.
– Пойдешь со мной в кино? – Спросил он.
Она помотала головой.
– В парк?
Она помотала еще.
– На море?
Она засмеялась, но невесело.
– Мне побить его что ли?
– Мик!
– Тогда прощай.
– Вот еще!
Теперь Лина схватила его запястье, сжала что есть сил. Прошептала, что так нельзя. Вот так расставаться – нельзя! И слов таких говорить не стоит, больно очень. Они же друзья!
– Ты мой друг? – Усмехнулся Мик, и ямочка на щеке заиграла опять.
У Лины проскочила сумасшедшая мысль, что ямочка всему причина! Она перепутала все.
– Конечно, я твой друг, – сказала Лина, зная, что это не совсем так.
Или – совсем не так?!
Раскованность, которую она всегда чувствовала рядом с ним, пропала. И будто ушла почва из-под ног. От страха сделать что-то не то, не так, или не сделать чего-то, внутри все вибрировало.
А что если сейчас он уйдет, и она больше никогда его не увидит?
– Лина!
– Что?
– Я не уйду, если ты этого не хочешь. Только не надо про дружбу, ладно? – Он скривился, как от кислого, – как там у Пушкина? «…но я другому отдана, и буду век ему верна!» Вот это еще годится для отмазки!
Она вскинулась моментально, но он не дал и слова произнести.
– Я завтра приду. Адьос!
Его силуэт растворился в полумраке. Лина осталась одна. Меж двух огней.
Так ей думалось потом навязчиво, монотонно. Их двое, а она – одна. Когда это началось, чем закончиться, – неизвестно. Но сейчас было так: одна и двое.
