- Ты смотри там, поправляйся быстрее. Ксюшу пожалей, она сейчас за вас двоих отдувается, - он улыбался. – Кутайся по теплее, чтоб пропотеть.
- А врач мне наоборот говорит, не накрываться. Потому что когда температура высокая и кутаешься – нагрузка на сердце большая и температура ещё выше поднимается. Так что я раскрытая лежу.
- Да? Ну, врачу виднее.
- А ещё она говорит… - но Климов больше не мог концентрироваться на её словах. Он уже видел ту картину – спящая Мариша в лучах солнца. И вдобавок её голос, мелодичный и бархатный, проникающий из динамика в самое ухо. Ему вдруг бешено захотелось прямо сейчас оказаться там, рядом с ней, прижать к себе это юное тело, ласкать и покрывать поцелуями. Хотелось заглянуть ей в глаза и увидеть бездну желания и страсти, которые, он чувствовал, были скрыты в ней, и которым ещё никто и никогда не дал возможности излиться наружу сладкими любовными стонами.
- Что ты говоришь? – он резко попытался сбросить пелену наваждения, когда чуткое ухо сквозь толщу грёз уловило вопросительные интонации в голосе девушки. – Что ты спросила, я не расслышал?
- Как я к вам приеду? – голос её стал громким и чётким.
- Я тебя заберу, - и, как бы опомнившись, добавил. – Ну, в смысле, Андрей приедет.
Он понимал, что это не разумно, гонять джип на такое расстояние туда и обратно ради одной девушки. Знал, что ему придётся выслушивать ворчание и нытьё Семёныча. Подобные ситуации уже не раз случались на гастролях, и отставший всегда добирался сам. Но сейчас Аркадий понимал, что будет волноваться и переживать, если Мариша поедет одна в маршрутном автобусе в такую даль. И в поезде всякое бывает. Нет, он никому не даст её обидеть.
И снова, как тогда в автобусе, им было интересно и приятно болтать обо всём. Они обсудили погоду, сибирские гостиницы, концерты. Постепенно разговор начал становиться всё более откровенным. Возможно, этому способствовало расстояние и то обстоятельство, что они сейчас не смотрели глаза в глаза.
- А боксом ты в армии заниматься начал?
- Нет. Боксом – это уже позже, когда на завод пришёл. Там зал был хороший, и тренер.
- А ты что, и в соревнованиях участвовал?
- Да, было дело.
- И как, выигрывал? Или тебя били?
- Да по-всякому бывало: кого-то - я, кто-то – меня.
- А я думала – в армии.
- Ты что, я же пел в ансамбле.
- Точно, ребята рассказывали. Как я забыла?
- Мне и солировать приходилось. Кто бы меня с побитым фэйсом на сцену выпустил? Нет. Там только занятия, репетиции постоянные были. Дирижёр у нас был хороший. И хормейстер, молодой парень, чуть старше нас. Он с нами занимался вокалом, сольфеджио, и добился разрешения аппаратуру закупить, чтоб эстрадный создать, сам руководил. Чего мы там только не перепели. Мда, весело было. Жалел, когда уходил.
Действительно, на третьем году службы на сверхсрочке, ему принесли письмо – мать заболела. Пришлось писать рапорт, ибо помогать ей было больше некому. А ещё через год, когда матери не стало, он понял, что его ничего не держит в этом небольшом военном городке: друзья детства все давно разъехались, работы нет, да и из части пришла бумага, что ему надлежит освободить служебное жильё, так как он не является их сотрудником.
Упаковав сумку, он решил ехать сразу в Москву, рассудив: «Город большой, значит и возможностей больше. Не пропаду». На вокзале купил газету, и, увидев первое объявление, в котором была приписка «Иногородним предоставляется общежитие», направился по указанному адресу. Молодого здорового парня с радостью встретили на заводе, определив учеником в самый горячий цех - в литейку, и на койку в общаге. Почти на четыре года отдушиной в трудовых однообразных буднях стали занятия боксом, ежемесячные походы в ресторан в день получки, да ежевечерний променад по общаге с попытками прорваться на женскую половину, преодолевая кордоны из дежурных и вахтёрши бабы Глаши, строго блюдущей нравственность своих жильцов. Попасть в комнату к девушкам во время её дежурства считалось высшим пилотажем. Хотя последнее было скорее от скуки, из спортивного интереса, ибо он давно понял, что заводские дамы из рабочего класса с сигаретами в зубах и матами через слово его абсолютно не привлекают.
Переломной стала та встреча с Лёшей, за которую они оба готовы были благодарить и Бога, и чёрта, после которой он бросил завод, уйдя на вольные творческие хлеба и съёмную квартиру. Жить стало, пожалуй, тяжелее, денег не хватало хронически, но он почувствовал себя человеком, а не безликим табельным номером, обязанным ходить на собрания и политинформации. Климов никогда не открещивался от своего пролетарского прошлого, хоть и не любил вспоминать годы, когда носил обидное прозвище «лимита».
- А ты помнишь своё первое выступление? Страшно было?
- Конечно. Это ж ещё в школе было, на концерте к 8 Марта. Жутко боялся, аж в горле пересохло. Даже удрать хотел, если бы ни…
- «Если бы ни…» что?
- Всё тебе расскажи! Вот любопытная! - Но, помолчав немного, почему-то и вправду начал рассказывать: - Мне в школе девочка одна нравилась. У неё были большие серые глаза, прямо серебристые. Вот из-за неё и согласился спеть, чтобы понравится.
- И что, помогло? Понравился?
- Да. Ей очень понравилось, - он говорил, а мысленно уже витал где-то далеко.
- А как её звали?
- Кого? Девочку эту? Да не помню уже, давно было.
Аркадий прекрасно помнил ту, о которой упомянул, но делиться этими воспоминаниями не хотелось ни с кем. Он быстро сменил тему:
- А ты для кого пела? У тебя парень в школе был? Или в институте?
- Нет. Друзей много было, ребят знакомых. Вместе гуляли, ходили на концерты, в кафешки, в боулинг. А чтобы один кто-то – нет.
- Почему? Тебе что, никто не нравился?
- Скорее наоборот, сегодня один нравится, завтра – другой. А так, чтоб по настоящему – наверно, никто.
Ему вдруг захотелось поддеть её, поиграться:
- Так ты что, даже ни разу не целовалась? – по тишине, которая повисла в трубке, и напряжённому дыханию он понял, что его план смутить девушку удался. Внутри волной пробежал щекочущий холодок.
Ответ Марины прозвучал тихо. Аркадию казалось, что он даже сквозь трубку чувствует, как она покраснела.
- Ну почему, было один раз, с одним парнем знакомым.
- Ну? И что? – ему хотелось услышать её откровения.
- Мне не понравилось.
- Почему? – его вопрос прозвучал заинтересованно и удивлённо.
- Обслюнявил меня всю, фу! И носы мешали.
Климов разразился хохотом. Он смеялся громко и искренне. Маринка протянула с обидой в голосе:
- Ну вот, тебе смешно. Всё! Больше ничего не скажу! Ни слова!
- Нет-нет, Маришка, я же не над тобой. – Он ещё продолжал давиться от смеха, но попытался стать серьёзным: - Я просто так, просто представил. Обслюнявил, говоришь? Мда, не повезло тебе с парнем.
