Поставив машину на служебную стоянку, она направилась в офис, когда внезапно ей преградила дорогу какая-то женщина. Взглянув на нее, Камилла опешила: перед ней стояла высокая, рыжая... Джоан! Несколько секунд ни одна из женщин не произносила ни слова. Никто не решался заговорить первым. Наконец Джоан сказала:
— Может быть, мы сядем где-нибудь? Говорить особенно не о чем, но все же.
Камилла молча повернулась, и они направились в ближайшее кафе, где все сотрудники фирмы обычно пили кофе и обсуждали свои дела. Сейчас в кафе было пусто. Камилла заказала две чашки кофе. Пусть эта рыжая... эта рыжая дама видит, что она ничуть не волнуется, не кипит от ненависти. У нее есть какие-то вопросы? Что ж, она готова на них ответить. Хотя она ума не могла приложить, зачем она понадобилась Джоан. Она обратила внимание, что американка, хотя и старается держаться как победительница, выглядит неважно.
Первой молчание нарушила Джоан. Она долго разглядывала Камиллу, словно изучала ее, и наконец сказала:
— Нет, я так и не понимаю, что он в тебе нашел. У нас на Бродвее таких дают дюжину на десять долларов. Говорят, француженки славятся своей фигурой. Но разве у тебя фигура? Нет, я точно ничего не понимаю.
У Камиллы рвались с языка язвительные слова, готовые сложиться в достойный ответ, однако она сдержала себя. В словах Джоан была какая-то странность. Зачем ей выяснять, что нашел Роберт в какой-то француженке, если та отброшена и побеждена? Зачем же она приехала и говорит все это?
— Ладно бы ты была каким-нибудь знаменитым модельером, — продолжала американка. — Я проверила: фирмешка твоя вполне обыкновенная, таких тут десятка два, и ты в ней не бог весть какая персона. Ты такая же, как все, таких тысячи — и все же он предпочел тебя! Почему, хотела бы я знать? Может, ты умеешь делать мужчине нечто такое, что ему особенно нравится, а? Ну признавайся, чего молчишь, сидишь с невинным видом, как ангелочек?
Камилла побледнела от оскорбления и уже готова была ответить, когда лицо американки вдруг исказилось — и эта высокомерная, блестящая дама внезапно неудержимо разрыдалась. Она рыдала, уронив голову на стол, потоки слез смыли тушь, и она размазывала ее по лицу, продолжая говорить:
— Нет, скажи, какая обида — прикатить за тысячи миль, бросить все, забыть все его выкрутасы — и все зря! Он только и твердит: “Камилла, что там с Камиллой, Камилла сказала...” Ну почему, почему я такая несчастная? Ведь я так надеялась... Ведь я его еще немножечко люблю, этого дурачка, с его моторами и причудами. Ну что, что в тебе такого?!
Казалось, она была готова броситься на Камиллу, но вместо этого американка разрыдалась еще пуще. Сквозь слезы она выговорила:
— Послушай, закажи мне ради бога чего-нибудь покрепче! Видеть не могу этот ваш кофе и кислятину!
Камилла направилась к стойке, из-за которой Жюль, хозяин кафе, хорошо знавший Камиллу, с изумлением наблюдал за разыгравшейся сценой, и попросила чего-нибудь американского. Нашлось бренди. Джоан выпила стакан, расплескивая жидкость, потом второй. Казалось, она немного успокоилась. Она сидела, раскачиваясь на стуле, глядя в одну точку и что-то бормоча. Казалось, она забыла про Камиллу. Та не знала, что делать. Злоба к американке совсем прошла.
Она испытывала к ней скорее жалость. Несомненно, она была глубоко несчастна. Просто, в отличие от Камиллы, она не могла переносить свое несчастье, она обязательно должна была отыскать виновного в том, что ей плохо, и сделать несчастными всех вокруг.
— Ладно, — изменившимся голосом вдруг сказала Джоан, — забудь, что я тут тебе наговорила. Лишнего я наговорила. Все равно все зря. Зряшная поездка. Обидно, знаешь... Ну ладно, я пойду.
— Может, я вызову такси? — произнесла Камилла первые слова за все время их разговора и уже встала, чтобы идти, но Джоан остановила ее:
— Это ты насчет двух стаканчиков? Ерунда это. Джоан этим не проймешь. Видела бы ты, какие мы устраивали гонки, пропустив стаканчика три-четыре... Нет... Ну, я пошла...
Слегка пошатываясь, она вышла из кафе. Камилла видела, как она садится в машину. Визжа тормозами, машина резко вырулила с автостоянки и исчезла.
Камилла направилась на работу. Однако дела совсем не шли ей на ум. Произошедший разговор занимал ее целиком. Джоан несчастна, Джоан брошена! Выходит, Роберт не остался с ней. И он говорил о ней, о Камилле! Что же там произошло на самом деле? Нет, она должна поскорей прочитать письмо! Она не может больше выносить неизвестность!
Камилла едва дождалась перерыва. Она не пошла в знакомое кафе, а уехала подальше и нашла кафе, где ее никто не знал. Сев за столик, она наконец достала письмо и вскрыла конверт. Там было несколько страничек, исписанных мелким убористым почерком.
“Камилла! — обращался к ней Роберт. — Я не пишу “дорогая” не потому, что ты перестала быть для меня дорогой, и не потому, что я (как ты, может, думаешь) потерял на это право. Просто я не хочу делать вид, что ничего не случилось. У нас с тобой случилось несчастье. Произошло дикое, нелепейшее недоразумение, которое нас разлучило. Неужели навсегда? Этого не может, не должно быть! Ведь я люблю тебя по-прежнему. И я верю, что ты тоже меня любишь. Я чувствую, что ты страдаешь, мучаешься — и не могу приехать, чтобы объясниться с тобой. Поверь — я не обманывал тебя. Я умолчал лишь однажды — не сказал тебе тогда вечером, что днем, сразу после твоего ухода, внезапно нагрянула Джоан. Не знаю, откуда она узнала о моих планах. Полагаю, что это проболтался один мой старый приятель, которому я как-то рассказал о своем проекте. Не знаю также, как она узнала, где я нахожусь. Впрочем, зная Джоан, можно поверить, что она может раздобыть любую нужную ей информацию. Она поняла, что я накануне успеха, что я снова на коне — как когда-то, когда брал первые призы на гонках. И она решила сделать ставку на мой успех.
Она появилась так внезапно, что я растерялся. Я не смог сразу прогнать ее, не смог сказать тебе о ее приезде. Если бы я это сделал, я уверен, ничего бы не случилось — ты бы сразу все поняла. Я допустил всего одну ошибку — и как дорого она обошлась нам обоим! Как и ты, не сказав мне, что приехала с Жан-Полем. Ну, а потом... Злость на собственную нерешительность, раздражение от нелепости всего происходящего плюс оскорбленное самолюбие — вот из чего сложилась наша ссора. Неужели мы принесем в жертву этим чудовищам нашу любовь? Я люблю тебя сейчас, как никогда прежде. У меня сердце разрывается от сознания, что ты страдаешь из-за меня и я ничем не могу тебе помочь. Я догадываюсь, что ты порвала первые два моих письма. Как я надеюсь, что та же участь не постигнет это!
Скоро мне наконец должны снять гипс. Как только я смогу нажимать на педаль и держать руль, я тут же приеду к тебе. Я так хочу тебя видеть! По-прежнему твой Роберт Хаген”.
