Глория готовила себе сама, но без всякого удовольствия, не обращая внимания ни на вкус, ни на разнообразие пищи. Джонатан покупал готовые блюда.
— Питаясь этими отбросами, ты не станешь преуспевающим бизнесменом, — сказала она ему однажды вечером, держа в вытянутой руке пустую картонку, в которой когда-то было жаркое.
— А твоя сварливость только повысит кислотность твоего желудка, — ответил он, вырывая картонку у нее из рук.
— Если бы я знала, что ты куришь, — надменно произнесла Глория, — я бы не стала даже думать о том, чтобы жить с тобой.
«Лгунья, — подумала она. — Да я проползла бы на коленях через весь остров, чтобы только быть с ним вместе».
— Если я останусь с тобой, — сказал Джонатан, направляясь в ванную, — мне придется отказаться от табака и перейти на опиум.
— Я не сварливая, — прошептала она в закрытую дверь ванной.
Ей пришлось силой заставить себя бросить красивый шерстяной костюм Джонатана туда, где он до этого валялся. Пусть сам о нем позаботится.
Он отказался пользоваться ее шкафом. Помимо этого шкафа единственным местом, где можно было кое-что повесить, были крючки на двери. У Джонатана были красивые шелковые и хлопчатобумажные рубашки, и все они висели на этих крючках. Квартира была объявлена зоной военных действий.
Но хуже всего обстояло положение с кухней. Они не ели там вместе, потому что редко бывали дома одновременно. Джонатан уходил по утрам до того, как Глория просыпалась, а она специально работала каждую ночь, хотя в этом не было никакой необходимости, и приходила домой, когда он уже давно спал.
— Я ненавижу беспорядок, — раздраженно сказала она однажды вечером перед уходом, но тут же пожалела об этом. Она хотела сказать, что ненавидит их отчужденность.
— Я тоже, — ответил Джонатан. — Я закажу мусоросборщик, он подъедет к окну, и мы сможем все выбросить. — Он хотел сказать, что ему наплевать на то, как он живет, если она его не любит. Но он ее никогда не отпустит.
— Так и сделай.
«Выброси все, — добавила она про себя, только не меня, Джонатан, только не меня».
Глория действительно ненавидела беспорядок, но она знала, что ненавидит еще больше. Она ненавидела свой страх, с которым она ждала того дня, когда Джонатан скажет ей, что переезжает обратно к себе. Тогда она умрет. У нее было достаточно времени, чтобы обдумать свой опрометчивый поступок и усомниться в словах Роберта Маннинга, который на самом деле и не был адвокатом Джонатана. Если бы только она сначала поговорила с Джонатаном, может быть, сейчас она не чувствовала бы себя такой несчастной. Если бы только она смогла найти слова, чтобы заговорить с ним об этом, может быть, они скоро преодолели бы эту отчужденность.
На следующий день Глория не пошла на работу вечером. Джонатан удивленно посмотрел на нее.
— Ты заболела?
Она покачала головой. Выбилась из сил вот на что это было больше похоже. В этот день утром она решила, что им с Джонатаном уже давно пора поговорить. Но как ей начать?
— Ты знаешь, что Элизабет и Брендон приезжают сюда через несколько дней? — спросила она, струсив в последний момент и поэтому начав издалека.
Он кивнул:
— Я подумал, что они могут остановиться у меня на Набережной.
— Тогда нам нужно позвонить Элизабет…
— Я говорил с Брендоном.
От его резкого тона Глория широко раскрыла глаза. «Какие у нее красивые глаза», — подумал Джонатан.
— Он мой партнер. Я разговариваю с ним почти каждый день.
— Конечно, — холодно сказала она.
— Им нравится набережная Темзы, — добавил он более мягко.
— Да. Там есть свободные квартиры?
— Я предложил им нашу.
— Зачем? — она испуганно смотрела на него. — Что они сказали?
— Поблагодарили, — ответил он. — А если тебя волнует, что они подумали, не стоит беспокоиться. Они знают только, что мы переехали сюда.
— И теперь они будут думать, почему? Джонатан пожал плечами.
— Ну и что? Пусть думают.
Он схватил свой пиджак и вопросительно посмотрел на Глорию.
— Хочешь, я принесу тебе чего-нибудь перекусить?
— Нет, я думаю приготовить салат…
— Отлично. Не буду тебе мешать.
Он надел пиджак, схватил ключи и вышел.
— Я хотела сказать, что у меня хватит на двоих… — проговорила Глория ему вслед, но он уже не слышал.
Она прошла на кухню и без всякого воодушевления занялась салатом. Единственное, что она любила делать, — резать чеснок. Сильный запах заставлял ее ненадолго забыть о Джонатане и давал возможность сосредоточиться на чем-нибудь еще. С тех пор как они стали встречаться, Джонатан настаивал на том, чтобы они оба ели чеснок, если его подавали им в ресторане, чтобы не чувствовать запахи. Глория упрямо добавила две головки вместо одной.
Телефон зазвонил, когда она ставила кастрюлю на плиту, чтобы сварить соус.
— О, Элизабет! Рада, что ты позвонила. Мы так вас ждем.
Извинившись и сказав, что она обедает, Глория быстро закончила разговор. Элизабет очень умная. Она сразу же заметит напряжение между ней и Джонатаном. Возникнет недоумение, потом вопросительные взгляды.
Глория вздрогнула «и наклонилась над раковиной, уверенная, что ей сейчас станет плохо. Однако тошнота прошла, и она выпрямилась, тяжело дыша.
— Что такое?
Она даже подпрыгнула от резкого голоса Джонатана.
— Я не слышала, как ты вошел. Ты что-нибудь забыл?
— Нет. С тобой что-то происходит? Что?
Она пожала плечами.
— Элизабет только что звонила. Они с Брендоном приедут, как и собирались.
Он нахмурился.
— Я это знал. Почему тебя стошнило?
— Меня не стошнило. Но если ты тоже хорошенько подумаешь о том напряжении, которое возникнет, когда они приедут, и тебе станет плохо.
Джонатан покачал головой.
— Тебе стало плохо не от этого. Что-то заставило меня вернуться. Я просто понял, что что-то не так. Ты беременна, да?
— Что? — Глория удивленно уставилась на него. — Конечно, нет.
— Нет, беременна. И скрываешь это от меня. А теперь хочешь уйти от меня. Объясни, что происходит?
— Ничего. — Она почти задохнулась, когда он неожиданно приподнял ее над полом и прижал к груди.
— Перестань! Отпусти меня.
— Никогда. Ты абсолютно сумасшедшая, и я никогда не пойму тебя, но я и не собираюсь тебя отпускать. У нас будет ребенок.
— Да нет никакого ребенка!
— Это от нелепой истории с брачным контрактом ты вдруг сошла с ума, — прошептал он, уткнувшись губами в ее волосы. — Ты ждешь нашего первого ребенка.
Его сердце бешено забилось в груди. Ребенок! Девочка, как Глория, с огромными голубыми глазами, чудесной улыбкой и таким же сумасшедшим характером.
