Эллисон содрогнулась при виде тонкого металлического стержня с заостренным концом. Она не могла перестать думать о том, как это когда-то было засунуто в мозг страдающей женщины.
— Этого не было в статье, которую я прочла, — сказала Эллисон.
— Та, что висит на стене у отца? Поверь мне, в этой статье много чего нет, — сказал Дикон, закатывая глаза. — Но, знаешь, как говорят, не позволяй фактам вставать на пути. Женщина в бессознательном состоянии задушена до смерти своим мужем в качестве акта сострадания — как-то уж слишком для меня. Колонка новостей твоей дружелюбной местной газетенки.
— Он задушил ее до смерти? — спросила Эллисон.
— Голыми руками, — сказал Дикон. — А потом вышиб себе мозги пистолетом. Забавная история, правда?
— И доктор Капелло решил сохранить все медицинское оборудование, которое осталось после нее? — спросила Эллисон. — Думаю, я бы все это выбросила.
— Это часть семейной истории, — сказал Дикон. — К тому же коллекционировать антиквариат — все равно что делать татуировки. Ты обещаешь себе, что ты сделаешь маленькую и простую, а год спустя… — Дикон вытянул руки, чтобы показать свои тату, стилизованные под китайских черных драконов, которые обвивали его спину через плечи и спускались вниз по рукам.
— На твои татуировки гораздо приятнее смотреть, чем на гигантский деревянный расширитель с аппликатором из пиявки.
— Это самое приятное, что ты когда-либо говорила мне, — сказал Дикон.
— Я буду думать об этом гигантском деревянном расширителе на смертном одре.
— Хм… как ты собираешься умереть, сестренка?
— Да, прямо тут, — сказала она, — заблевавшись до смерти.
— Бедняжка Эллисон, — сказал он. — Я же предупреждал тебя.
— Я в порядке. Напугана, но в порядке.
— Есть еще кое-что, что он держит взаперти.
— Не хочу на это смотреть.
— Даже на его коллекцию пил для ампутации во время Гражданской войны? — спросил Дикон. — На некоторых из них до сих пор засохшая кровь конфедератов. У него даже есть старый электрошокер Дейзи. Круто выглядит…
— Я в порядке, но лучше не надо.
Дикон рассмеялся, и она улыбнулась ему.
— Рада снова видеть тебя, Дик, — сказала она.
Он прищурился и кивнул ей.
— Тебя так давно не было, — сказал он.
— У меня были на то причины.
— Роланд вкратце изложил мне суть дела. Я не буду лгать — понятия не имею, что произошло в тот день, когда ты упала или кто это сделал. Но я знаю одно — я не имею к этому никакого отношения, как и Роланд с Торой.
— Уверен?
— Сложно забыть день, когда твоя сестра чуть не умерла, — сказал Дикон. — Я помню тот день так, как люди помнят, где они были, когда застрелили Кеннеди. Роланд был на работе. А Тора и я были на улице, когда услышали, как папа зовет на помощь. Если бы она что-то знала, то сказала бы мне. Она мне обо всем рассказывает.
— Обо всем?
Он снова кивнул.
— Знаешь, мы работаем вместе.
— Чем вы занимаетесь?
— У нас магазин на пляже Кларк-Бич. Я рисую на стекле, а Тор руководит бизнесом.
— Ты художник? Серьезно?
— Совершенно. Студия называется "Стеклянный Дракон", наш дом вдали от дома. Можешь прийти, посмотреть, как я работаю, если хочешь.
— С удовольствием. Погоди… — Эллисон кое-что вспомнила. — В моей комнате на потолке висит стеклянный дракон. Это твоя работа?
— Моя.
— Он прекрасен. Я подумала, что это антиквариат.
— Это все сделал я.
— И где ты этому научился?
— В Шанхае живут мои двоюродные бабушка и дедушка — родственники моей мамы, — сказал Дикон. — Они оба работают в большом музее стекла. После окончания школы мне нужно было уезжать, но колледж не для меня. Я поехал туда, и они научили меня делать скульптуры из стекла. Я вернулся пару лет назад, и папа помог мне открыть магазин.
— Очень круто, — сказала Эллисон, находясь под впечатлением. — Твой отец, должно быть, очень гордится тобой.
— Он гордится, — сказал Дикон. — Всеми нами.
— Даже Роландом? Он сказал, что папе не понравилось, что тот ушел в монастырь.
— Это так, хотя он знает, что Роланд там счастлив. Он горд, что Роланд вырос таким, несмотря на монастырь. Клянусь, когда папа впервые заболел, мне пришло в голову, что он притворяется, насколько трудно было заставить Роланда вернуться домой. Он не притворялся. Хотел бы я, чтобы он притворялся, но… — Он снова пожал плечами.
— Почему папе так не нравится, что Роланд в монастыре?
— Он гуманист. Все религии являются культом для него. А католические монахи? Боже мой, можно подумать, что Ро присоединился к талибам. Наука — это папина религия. Он считает, что религия вредна для человечества. Это заставляет людей думать, что какой-то большой парень в небе решит все их проблемы. Папа отвез нас в монастырь, потому что у них были хорошие летние концерты. Вот и все. Никто из нас никогда не мечтал, что Роланд там останется.
— У вас есть какие-нибудь соображения, почему он это сделал? Это выглядит так радикально, — сказала Эллисон.
Дикон надул щеки воздухом, а затем сильно выдохнул.
— Возможно, он скажет, что его позвали, что бы это ни значило, — сказал Дикон. — Тор и я думаем, что это из-за Рейчел. Папа тоже, хотя он не сказал бы это вслух.
— Рейчел?
— Она была сестрой Ро, — сказал Дикон. — Биологической сестрой.
Эллисон была ошеломлена.
— Что? Я понятия не имела, что у него есть биологическая сестра.
— Не удивлен. Он никогда не говорит о ней. Никто не говорит о ней.
— Никто?
— Никто, — сказал Дикон, кивая. — Серьезно, я узнал о ней только случайно. Когда вернулся из Китая, я пришел сюда и начал рыться в коробках, ища свои вещи. Наткнулся на одну из коробок Роланда. Нашел фото маленькой девочки. Сначала я думал, что это ты, пока не пригляделся.
— Я?
— Прямые каштановые волосы, карие глаза, щель в зубах.
— Как я.
— Я перевернул картинку и на ней было написано: Роланд, 8 лет, Рейчел, 5 лет. Это напугало меня. Я отнес это папе. Он сказал, что Рейчел и Роланд были первыми двумя детьми, которых он воспитывал.
— Этого также не было в статье, — сказала Эллисон.
— Эта статья — пустое место, — сказал Дикон. — Они пытались привлечь больше людей к приемным родителям. Разговор о мертвом ребенке на самом деле не привлечет людей к программе.
— Мертвый ребенок? Что с ней случилось?
— Это довольно ужасно, — сказал Дикон, морщась. — Они с Роландом играли на пляже, Роланд закопал ее в песок. Песок провалился внутрь, и она задохнулась насмерть.
Эллисон потеряла дар речи.
— К сожалению, такое случается, — продолжил Дикон. — По крайней мере раз в летние месяцы мы узнаем о ребенке, который погиб или чуть не погиб на пляже, — продолжил Дикон. — Песок двигается, открываются щели, и ты проваливаешься. Папа говорит, что Роланд всегда винил себя. Он велел мне положить фотографию туда, где я ее нашел, и притвориться, что я ее не видел, ради Роланда. Так я и сделал.
Маленькая девочка, умирающая под присмотром Роланда. Все это звучало так пугающе знакомо. Она все еще чувствовала, как бешено колотится сердце Роланда, когда он взял ее на руки и вынес из воды.
— Я просто… Я не знала, — наконец сказала Эллисон.
— В любом случае, папа не считает, что Роланду стоит винить себя в том, что произошло с Рейчел. И он не думает, что Роланд должен наказывать себя.
— И папа думает о монастыре именно так?
— Возможно, он прав, — сказал Дикон. — Знаешь, как они называют маленькие комнаты, в которых спят монахи? Кельи. Синоним слова камера.
— Боже, бедный Роланд, — сказала Эллисон.
— Он искупает свою католическую вину в Костко, — сказал Дикон.
— Знаешь, а это имеет смысл, — сказала Эллисон, показывая на него. Все потихоньку вставало на свои места. — Когда папа приехал и забрал меня из приюта, в котором я находилась, леди, которая заведовала этим местом, мисс Уитни, сказала обо мне, что я на кого-то похожа. И когда я впервые встретила Роланда, доктор Капелло пристально смотрел на нас, будто он… Не знаю. Будто он хотел убедиться, что у Роланда все в порядке.
