Тётя Надя и впрямь вскочила. Но по дороге к выходу из палаты остановилась возле Орлова, крепко его обняла, а уже у самой двери обернулась и быстро нас перекрестила.
- Ну, как ты?
- Это я у тебя должна спросить, - пошутила неловко. – Как я? Послушать тётю Надю, так едва выжила.
До сих пор осознание близости смерти не укладывалось в моей голове. Я вообще старалась об этом не думать, потому что тогда Маша могла бы остаться круглой сиротой. Кто ж знал, что, откладывая разговор с Орловым, я так рискую? Мы так опрометчиво думаем, что с нами никогда не случится плохое.
- Она права, – свел брови Орлов.
- И что у меня? – занервничала.
- Разрыв селезенки с повреждением сосудистой ножки, ушиб поясничной области, открытый перелом голени. Пришлось делать репозицию с установкой аппарата Илизарова.
Я присвистнула.
- Дашь снимки посмотреть?
- Ты что, сомневаешься в моей компетентности?
- Да нет же. Этим у нас ты грешишь, - брякнула, не сумев удержать язык за зубами, и тут же пошла на попятный: - Прости. И спасибо за то, что ты сделал для нас с Машенькой.
Разговор давался мне нелегко. Я все еще очень быстро уставала. Глаза закрывались сами собой. И пока я боролась со сном, не сразу поняла, что Орлов так ничего мне и не ответил. Медленно подняла ресницы… И наткнулась на его внимательный изучающий взгляд.
- Что?
- Ты поэтому мне ничего не сказала?
- Почему? – тупила я.
- Потому что я доставал тебя на работе?
- А ты теперь, значит, признаешь, что меня доставал? – язык уже едва ворочался во рту, но это был слишком интересный вопрос, чтобы не задать его.
- Может быть.
- Ты вел себя как задница. Это точно. Но дело не в этом.
- А в чем?
- В том, что ты несвободен. Я просто не придумала, как сообщить человеку в отношениях о том, что он скоро станет отцом. Меня оправдывает то, что я пыталась?
- Что за бред? С чего ты это взяла? Нет у меня никого!
Сил на то, чтобы подвергнуть его слова сомнению, у меня не было. А чтобы ему поверить – не было смелости. Поэтому я промямлила:
- Да это теперь уже и неважно. Лучше скажи, когда я смогу встать?
Я до сих пор была подключена к катетерам, и, если честно, меня это в его присутствии ужасно смущало. Хотя поначалу, конечно, мне было не до этого. Зато теперь, когда боль немного отступила – смущение вышло на первый план. Все же я была женщиной, а он – мужчиной, с которым нас связывало… А связывало ли нас с ним хоть что-то? Кроме дочери…
Теперь уж и не узнать. Зачем ему я? Ни на что не годная, требующая ухода и сложной реабилитации? А тут еще новорожденный проблемный ребенок. Словом, столько проблем, что ах!
Машенька в инкубаторе:
Что значит – проблем? Да у него полные штаны счастья! Ты там, мамочка, лежишь и не знаешь, как он мне улыбался сегодня. И даже что-то напевал. Из Сплина… Как-то так: «И лампа не горит. И врут календари. И если дочь надула в памперс, ты, папа, убери». Как думаешь, это дословно?
- Вставать уже можно. Ты ж и сама наверняка знаешь.
- Знаю, – пробормотала, засыпая. - Просто ты же мой доктор…
И снова провал, как в яму, на дне которой - ничего. Никого. Просто темнота. Из которой выныриваешь, как из болота.
Открыла глаза. Испугалась, но потом поняла, что это не я ослепла, просто за окном ночь, а кто-то забыл оставить включенным ночник, или не посчитал нужным. В вене – игла. Поэтому я осторожно на локтях поднялась повыше. Пошарила рукой в поисках выключателя.
- Что-то случилось?
Я вздрогнула.
- Ты меня напугал.
Орлов на мои слова не отреагировал. Лишь зевнул так, что я на секундочку увидела его гланды. Интересно, сколько он вот так, на ногах? Я ведь понятия не имела, сколько прошло времени, и как долго я оставалась в беспамятстве.
- Какой сегодня день?
- А сколько времени? – он вытянул руки над головой, потянулся. Роба задралась чуть ли к подмышкам, оголяя его живот. Ничего особенного. Никаких кубиков. Но и жира нет. Поймав себя на этой мысли, я решила потребовать отменить мне обезболивающие. Потому что под кайфом мне что-то не то лезло в голову. И вообще…
- Три ночи. Господи, и чего ты подхватилась?
- Ну, извини. Выспалась, видимо. К тому же откуда мне было знать, что ты решишь составить мне компанию. Так какой сегодня день?
- Утро четверга, получается. И что значит - ты не знала? Мы же не чужие люди.
Это глупо, но от его слов у меня потеплело внутри. Глупо. И очень опасно. Что-то во мне тянулось к нему с невыносимой силой. Такому… надежному и немного ворчливому. А я не должна была забывать, что это всего лишь чувство долга. Кем бы я была, если бы им воспользовалась?
- Да перестань. То, что у нас дочь, ни к чему тебя не обязывает.
Орлов застыл на месте.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Только то, что лично мне ты ничего не должен. Нет, не подумай, я безумно тебе благодарна, просто… Миш, я же все понимаю.
- Что ты понимаешь?
- Да все! Не хочу, чтобы из чувства долга ты…
- Что я?
С каждым новым «что?» голос Орлова становился все тише, а прищур глаз сильнее. Он как будто злился на меня, но я не понимала, за что.
- Не хочу, чтобы ты был со мной из чувства долга. Я уже почти в норме... Правда. И с Машкой я справлюсь. Тебе ничего не придется делать.
- Постой-постой, ты сейчас меня вычеркиваешь из жизни дочери?
- Что? Да нет же! Вы можете сколько угодно видеться.
- Ну, спасибо и на этом.
- Я не понимаю, почему ты злишься. Я ведь хочу как лучше! Мы взрослые цивилизованные люди… Ну, подумаешь, у нас не вышло. Великое дело!
- К… чему… ты… ведешь?
- К тому, что ты не обязан дежурить возле меня сутками. У тебя своя жизнь, отношения…
- Да нет у меня никаких отношений! И не было никогда!
- Пожалуйста, не кричи. Иначе мы все отделение перебудим… - занервничала я, не совсем понимая, зачем он пытается меня переубедить в том, что я своими глазами видела. Какой в этом смысл? – Послушай, Миш, по-моему, у меня родился отличный план.
- Что-то не верится.
- Почему?
- Потому что до этого ты несла исключительно чушь.
- Чушь то, что я не хочу тебя привязывать к себе ребенком?
- Да при чем здесь это?
- А что, есть еще какая-то другая причина у того, что ты здесь? Может, любовь великая? – грустно улыбнулась я, а Орлов, кажется, растеряв весь свой запал, осекся, но когда я уже было решила, что его уделала, сказал:
- У меня нет ответа на этот вопрос. Но я точно знаю, что тогда, в доме Фельдманов, я хотел тебя вовсе не из-за ребенка.
«И лампа не горит. И врут календари. И если дочь надула в памперс, ты, папа, убери»1 - отсылка к произведению группы Сплин «Романс». Дословный текст: И лампа не горит. И врут календари. И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори…».
ГЛАВА 18
Михаил
На это Ариша ничего не ответила. Глянула так… недоверчиво, закрыла глаза, а спустя каких-то пару секунд беззастенчиво засопела носом. И все. Я остался наедине со всеми теми чувствами, что она во мне пробудила. Заведенный дурацким разговором просто донельзя.
- Хороша же ты, Арина Германовна, дрыхнуть. Наговорила всякой фигни – и слилась. Пять баллов. «Не хочу тебя привязывать ребенком», - передразнил. – Тьфу! – и вышел из палаты.
Наверное, мне и впрямь уже можно было съездить домой. Хотя бы просто отмокнуть в ванной и выспаться на нормальном матрасе, после которого у меня не болели бока. В конце концов, раз Арише хватило сил на этот разговор, то помирать она явно раздумала. Можно было выдохнуть. И расслабиться. Впервые за… сколько там мы насчитали дней? Да много! К тому же с Машкой тоже было все хорошо. Она вообще молодцом держалась. Моя девочка. Моя! Так странно. И так невероятно прекрасно. Я к ней прикипал. С каждым днем все сильней и сильней. Несмотря на то, что у Ариши было, по крайней мере, полгода, чтобы привыкнуть к мысли о скором материнстве, а я был вынужден принять этот факт буквально мгновенно, никто бы не смог мне предъявить, будто я не справился. Черта с два! Я с достоинством принял ситуацию. И вообще сделал все правильно. Так, как и должен был сделать отец. Коим я теперь и являлся.
