Яркий, светлый зал сменяется полумраком коридора, выкрашенного в графитово серый цвет с бордовыми маячками на стенах - в виде развешанных боксёрский перчаток или рамок с фотографиями чемпионов ММА и бокса. Эстетически красиво, но до безумия бездушно, холодно.
Я врываюсь в кабинет без стука, без зазрения совести прерывая встречу, ведь за закрытыми дверями Шорохов остаётся лишь в присутствие кого-то, одиночество он встречает открыто.
Озноб, страх, новый приступ тошноты проходится волной при виде Лёшки, который сосредоточено вчитывается в какие-то документы, лишь единожды, украдкой мазнув по мне взглядом.
Откровенно злым взглядом из-под усталых век, что мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю или сбежать куда подальше.
– Ну здравствуй, – с издевкой бросает Ринат, расслабленно откидываясь на спинку кресла, даже не пытаясь скрыть любопытства, с которым он сканирует поочерёдно то мои реакции, то Лёшкины. – Я просил тебя вести себя нормально?
Оставляю вопрос без ответа, сосредоточенно смотря на документы, которые изучает Лёша и, чтобы хоть что-то разглядеть, подхожу ближе.
– Я пришла за книгой жалоб, – отбиваю таким же глумливым тоном и опираюсь на стол, будто бы невзначай задевая документы так, чтобы их нельзя было перевернуть. – У тебя отвратный сервис. Твои люди мешают мне отдыхать, – во мне клокочет страх предчувствия неизбежной ошибки, а Ринат не меняется в лице, не улыбается, но зато не сводит прожигающего взгляда. – Они делают всё чтобы испортить мне жизнь, в точности, как и ты.
Я злюсь, а он контролирует ситуацию, ведь каждый его шаг был заранее просчитан и направлен на результат. А мы с Лёшкой лишь ускорили желаемое Шороховым.
Быстрый росчерк авторучки выводит причудливую роспись, письменно подтверждая победу Рината, которую Лёший отдаёт без боя и я больше не в силах что-то изменить.
(
Разговор начистоту
Несколькими днями ранее.
Воздух вибрирует от подавляющей энергетики Рината, а тревожное предчувствие сжимает сердце. К таким частым визитам в клубе и долгим, совсем не душевным встречам, мы оба непривычные. И если Шорохову на своей территории сподручно вести со мной беседы, то мне неуютно даже в мягком кресле, будто я сижу на действующем вулкане.
Пульс, барабанной дробью выбивает тревогу, усердно загоняется, стучит под тонкой кожей, разнося по крови волнительное напряжение.
– Ты вся в отца, – с нескрываемой обидой цедит сквозь зубы, отпивая приличный глоток виски, словно помогая себе проглотить ревность. Ту, которая даже после смерти папы не вытравилась и не забылась, лишь сильнее засела на подкорке глубоко обиженного брата. – Только он любил куражиться среди людей не своего круга. Генетику не пропьешь.
– Зато мозги запросто, – хватает решимости огрызнуться, кивая на початую бутылку. – К чему этот весь разговор? Ещё раз мне напомнить кто я такая? Я росла рядом с тобой с пятилетнего возраста и я не виновата, что родилась от другой женщины, которую папа любил и…
– Оставим лирику. Я обещал отцу, – откашлявшись, продолжает он. – Заботиться о тебе и не позволять разрушать ту жизнь, в которую он тебя привёл. Дал достойное образование, обеспечил всем, чем мог и даже больше. А ты трешься с уголовником.
На стол рядом со мной ложится папка, но мне не хватает ни сил, ни смелости её открыть. От шока и неверия в происходящее не могу собраться с мыслями, не могу достойно парировать, чтобы Ринат не смел клеветать.
– Крайнов Алексей 116 статья УК РФ, побои. Два года условно с выплатой компенсации морального вреда. Не удивительно, правда? Отрабатывал приёмы на своей девушке, взгляни сюда.
Ринат протягивает стопку фотографий приложенных к копии дела, побуждая их взять для детального рассмотрения. Но я до боли закусываю щёку изнутри, не желая видеть подобного.
– Прекрати, я тебе не верю, – резко вскакиваю на ноги, но не чувствую в них твердости. Перед глазами всё куда-то плывет, кислый привкус, подкатывающей тошноты ещё больше сбивает с толку.
– А ты проверь, поезжай домой и спроси начистоту, – демонстративно тычет под нос снимок, с которого на меня смотрит избитая девушка. – Или поступи как она, имевшая неосторожность решить уйти от Лешего, – очередной снимок поражает особой жестокостью, что красуется не только на лице, но и на руках, плечах и шее. – Собирай вещи и уходи от него, пока ещё ноги целы. Против Лешего-бойца я ничего не имею. Против агрессивного Алексея, способного поднимать руку на женщину… ДА.
– Я не верю тебе, нет, не верю, – хочется истерично кричать, не щадя голосовые связки, но выходит лишь жалобный вой.
– Тогда спроси его сама, а я через полтора часа пришлю за тобой машину. Зная правду, остаться с ним… ты вряд ли захочешь.
Занят
Лёша
Наблюдать украдкой за Мартой всё равно, что медленно над собой издеваться. Разглядывать стройную фигурку и не сметь больше её коснуться. Видеть, как провокационно сидит на ней платье с открытой спиной и шумно сглатывать слюни. Наблюдать, как на спине выделяются острые лопатки, которые Марта максимально сводит, гордо выпрямившись и оперевшись на стол.
Добровольно мучаться, применяя изощренную пытку для своих натянутых нервов, что с треском едва не лопаются и не предпринимать попыток уйти.
Быть физически рядом с Мартой и одновременно по ощущениям очень далеко до леденящего холода под кожей, который способен беспощадно выхолодить внутренности.
Меня душит нагнетающая обстановка, как если бы меня заперли в замкнутом пространстве, отобрав право выбора. Приходится давиться спертым воздухом и тяжёлым смогом разочарования, понимая, что уже ничего не изменить, не повернуть вспять.
Обратного пути не предполагается, холодность и отрешенность во взгляде Марты не ставят точку, а разрывают тонкую нить, некогда связывающую нас. Разных, далёких и нуждающихся в том, что сейчас покрывалось налётом ненависти друг к другу.
Мои руки непроизвольно сжимаются в кулаки, которыми я готов разнести здесь всё к чертям, стереть глумливую ухмылку с лица Шорохова и раскрошить белоснежный ряд зубов. Выбить своей дурью его высокомерие. И мне плевать, что я вновь напугаю Марту, мне теперь на многое наплевать.
Но вместо мстительного выплеска, я втихую хороню все чувства, запечатывая их там, откуда и не стоило доставать.
– Если от меня больше ничего не требуется, – царапаясь и причиняя дикую боль, слова с трудом проходят по скованному злобой горлу. – Я вас оставлю.
– Останься в клубе, – холодно отзывается Ринат, даже не собираясь брать подписанные мной документы. Словно потеряв к ним интерес, ведь я теперь на бумаге уже принадлежу его бойцовскому клубу и проявлять гипервосторгов Шорохов не станет, он добился желаемого. – Чуть позже представлю тебя нашему партнёру.
– Отлично, я буду в зале.
Вставая с кресла, я буквально вскользь касаюсь Марты, которая и не думает держаться от меня подальше, создавая очень правдоподобную иллюзию безразличия.
На коже остаётся, будто бы ожог и я невольно вспоминаю, каково трогать тело любимой, бывшей любимой… больше недосягаемой и чужой.
Без промедлений выхожу в коридор, рвано хватаю ртом воздух и не успевая надышаться, зло выпускаю его из лёгких. А те горят, словно я в самом эпицентре пожара и каждый вдох обжигает, и ранит.
Хочется курить, хочется пить до беспамятства, хочется, чтобы скорей отпустило. Впервые в жизни хочется ввязаться в драку без особых причин, без особых приёмов защиты и нападения, позволить разорвать то, что давно и безжалостно в клочья…
Несколько выпитых бокалов виски притупляют боль, расслабляют мышцы и немного приводят в чувства. Бармен то и дело подливает, словно по мановению волшебной палочки или указке больших людей. А мне такая щедрость лишь в плюс, тем более, надо быть глупцом, чтобы не налакаться на халяву.
Для Рината это изощренный способ откупа от меня, для меня безотказное лекарство, что с появлением похмелья потребует расплаты.
