Я даже не помню его имени. Кажется, он и не называл его, но те дни я помню плохо, как в тумане. Всё окружающее казалось мне другой реальностью, виртуальной игрой, в которую мы с бабушкой попали случайно, но должны были выжить.
– Он очень тебя любил, Ника, – сказал он на прощанье. – Просто живи и не оглядывайся назад. Дыши и будь свободна. Влад так хотел. И у тебя для этого будет всё.
Много позже я узнала, что на моё имя открыт счёт, доступ к которому я получила, когда стала совершеннолетней.
А до этого… нам пришлось скитаться. Недолго. Но из города в город мы переезжали с бабой Полей часто. Пока не осели на одном месте, когда стало понятно: больше никуда не двинемся. Баба Поля угасала. Медленно. Таяла, как крепкая свеча, что не желает уходить, поэтому кряхтит, чадит, но упорно дарит пусть и нестойкий свет.
К тому времени я научилась быть взрослой. Мыть полы и готовить еду. Бегать по магазинам и делать уколы. А ещё я училась стрелять. Не в кружках юных стрелков – нет. Не хотела светиться. Понимала: это должна быть тайна.
Зачуханные тиры, где всем было пофиг, что я девчонка, косящая под мальчишку. Платишь – и стреляй. Глухие посадки, где я действовала когда по наитию, а когда – по роликам и интернете. Мне всё годилось.
Тогда у меня появилась цель – Стефан Нейман. Человек, который убил моего брата. Не собственной рукой – я это понимала. Но в случайность и трагическое совпадение я не верила. Если бы не Нейман, Влад был бы жив – так я твердила изо дня в день, из года в год.
– Нет ничего хуже, чем хоронить своих детей, – сказала баба Поля почти перед смертью. – То, что умирают старые, правильно. Не грусти, Ника. Я умру, ты похоронишь – это правильно, понимаешь? Жаль, что я стара. Но так пришлось. Двоих детей я похоронила, пока у нас не родилась Лена. Поздний и нежданный ребёнок, радость наших сердец. Ты – моё счастье. Держусь и живу, сколько могу. Ради тебя. И хорошо, что ты уже почти взрослая.
Когда её не стало, мне было пятнадцать. Я закончила школу, девять классов, и ушла. Даже в какое-то ПТУ поступила, а учиться не стала. Не до того было тогда.
Я похоронила бабу Полю на огромном кладбище. На её могиле я плакала последний раз. Наверное, вылила все слёзы, что были отпущены мне в этой жизни.
Что-то внутри сломалось. Перестало функционировать. Я не видела солнца. Не радовалась приходу нового дня. Застыла, как замурованная в янтарь мошка. И видела выход из тупика только в одном: исполнить волю погибшего брата. Сдержать данное слово.
Больше меня в том городе ничего не держало, и я снова отправилась в путь. Скиталась. Шла к цели. Училась не в институтах. Постигала науки не предметные, а жизненные.
Я сделала всё, чтобы достичь цели. И вот теперь, когда цель слишком близко, я не знала, что со всем этим делать.
Может, потому что была Тильда. А может, потому что Нейман казался мне другим, не таким, как рисовало все эти годы болезненное воображение.
Какой он? Что в нём? Есть ли шанс подобраться ещё ближе? И смогу ли я сделать это так, чтобы не обжечься, не пораниться о его ледяную неприступность, об острые края его личности?
Я взвешивала «да» и «нет». Я колебалась, металась, корчилась от внутренней боли. Вызывала воспоминания и смотрела в ночь сухими воспалёнными глазами.
Под рукой урчал большой чёрный кот. Я зарывалась пальцами в его густой подшерсток и думала. А мысли, как стеклянные шарики, отскакивали от меня, оставляя болезненные вмятины.
Наверное, я слишком близко подобралась. Не нужно было этого делать. Чтобы стрелять, обязательно нужно расстояние. А выстрел в упор, когда цель на расстоянии дула пистолета, – это не то. Это эмоции, от которых нужно бы избавиться.
Смогу ли? Поможет ли мне дистанцирование? Я не знала. Но сон не шёл. Усталый мозг пока не находил выход. Но вправе ли я жить прошлым? Могу ли я карать, не зная, что же на самом деле тогда произошло?
Может, именно об этом меня предупреждал Влад, когда учил не доверять, не привязываться к людям, чтобы потом не мучиться, не отрывать их с корнями, которые проросли не просто рядом, а опутали невидимой корневой системой душу, сердце, разум?..
Чертяка ткнулся мокрым носом в мою ладонь.
– Да. Ты прав. Нужно спать, – мой голос звучал тонко и с надрывом, но я послушно закрыла глаза и посчитала до ста. Потом ещё. На каком-то триста с чем-то счёте я уснула.
Во сне ко мне явился Стефан Нейман. Стоял в отдалении, скрестив руки на груди. А потом оказался близко. Так близко, что в глаза не посмотришь. Я чувствовала его губы на своих губах. Пила дыхание. Я хотела его поцелуев и не смогла даже во сне оттолкнуть.
Он не отталкивался. Я видела его корни, что влезали в меня. Я не хотела их вырывать. Может, потому, что и мои опутали его, оплели, пробив грудную клетку насквозь… Это я тоже видела и почему-то улыбалась. Кажется, даже радовалась. Впервые за много лет радовалась, что, не убив Неймана, сумела его привязать. Он теперь никуда не денется. Мой. И когда я вырву свои корни, он погибнет сам, истечёт кровью, не сможет дышать.
Однажды. В тот миг, когда я уйду.
Глава 28
Просыпалась я трудно. Глаза не открывались, голова тяжёлая, будто после крутой пьянки. У меня всего одна такая была – больше я не хотела повторять нелицеприятный сомнительный «подвиг». Вина я вчера не пила, а ощущения наутро были похожими.
Хотелось спрятаться с головой под одеялом и спать, но я заставила себя подняться. Тильда ждёт меня на завтрак. И сегодня я наконец-то вырвусь хоть ненадолго из неймановской крепости. Это немного будоражило.
Контрастный душ, мои любимые джинсы. Право слово, я смешно буду смотреться в платье, когда сяду за руль автомобиля. Какой он будет? Навороченная иномарка или унылая, потрёпанная годами отечественная лошадка?..
В душе – ликование. Я проснулась, голова проветрилась, в груди поселился метроном, что отщёлкивал время.
Я лгала. Хотя бы потому, что умела водить машину. Не так, чтобы очень, но, если надо, худо-бедно смогу проехаться по улицам города, даже такого большого, как столица. Особенно, если это будет не час-пик.
– Не скучай без меня, ладно? – разговариваю я с Тильдой. Это уже привычка: она молчит, а я произношу какие-то мысли вслух.
Сегодня она загадочная, как ночь: вся в чёрном, но этот цвет идёт ей. Не траурный, а притягательно-ёмкий. Белые волосы контрастируют, на губах – намёк на улыбку, будто Тильда что-то знает, но никому не скажет, потому что добровольно немая.
– Я вернусь, и, если захочешь, погуляем. Уже пахнет морозом, представляешь? – осекаюсь, замирая.
Проговорилась. Никто не знает, что мы с Нейманом вчера ходили на крышу. И, наверное, это то, чем я делиться не хочу. Наша с ним тайна.
Мне почему-то кажется: он не хочет, чтобы другие люди догадывались о его увлечениях, всплесках страстей. Хотя Мотя наверняка знает о нём очень много. И о телескопе – тоже. Но если нет, то пусть лучше эти знания идут не от меня.
Мотя на своей волне. Кивает, но я вижу: в её голове крутятся шарики, далёкие от меня и этой комнаты. Мы обе не договариваем что-то. Я по особой причине, Мотя – по своим личным соображениям. Не мне её винить и кидаться камнями. МЫ друг друга стоим.
А ещё… ночью пришло на ум. Тильда, как и баба Поля, потеряла детей. Нет, я не искала замену, но никак не могла отделаться от мысли, что они чем-то похожи, их что-то объединяет.
Да, они разные. И миры их прошли параллельно, не пересеклись ни в одной точке, но вот она я – звено, что соединило то и это. И может, так надо? Ведь ничего не происходит просто так? Я хотела об этом подумать, но позже, когда успокоюсь, утрясу свои эмоции и ощущения.
Я боялась привыкать. По большому счёту, не нужно никого пускать в себя. Слишком это больно. Потому что однажды придётся расставаться. Или огорчать. Я не готова.
И то, что случилось потом, тоже стало для меня сюрпризом.
Меня ждала машина и седой водитель – молчаливый, с резкими чертами лица.
