Пять стаканов спустя Тревор по — прежнему в моем номере, а я едва чувствую своё лицо.
У меня не осталось ни ссадин, ни укуса. Я нежна, как котёнок, и всё, чего хочу, это чтобы Тревор заставил меня мурлыкать.
Моя железная печень, укреплённая многими печальными «счастливыми часами» в данный момент позволяет мне выплеснуть все секреты, что были заперты задолго до нашего отъезда из Тампы.
— Разве Ама и Вихо не чудесные люди? — бормочу невнятным голосом.
— Да, — тихо смеется Тревор. — Да, это так.
— И мне о — о–очень повезло, что я их нашла. Это было нелегко. Пришлось серьёзно покопаться. Я слышала об оазисе, когда была подростком, и думала, что это… — я икаю, теряя ход своих мыслей.
— Я думала, это?.. — Тревор протягивает вперёд руку, предлагая мне закончить предложение.
Постукиваю себя по губе, глядя в потолок. О, да.
— Миф. Я думала, это просто сказка. Бабушкина сказка.
— Почему?
— По — о–о — отому — у–у — у–у что — о–о — о, — протягиваю я. — Никто никогда его не находил. По крайней мере, я не знаю таких людей. Я проехала сюда, в Мэдисонвилль, в Мэривилл, всю дорогу вверх и вниз по шоссе четыреста одиннадцать: искала в течение многих лет. Ни — и–ичего — о–о — о. А потом мне повезло. Друг друга привел меня к Аме. Прошел ещё год, прежде чем она начала доверять мне.
Смеюсь, но безжизненно. Эта история отрезвляет, и я испытываю искушение сделать ещё один глоток, чтобы заглушить вернувшийся серьёзный вид.
— Я поведала эту историю своим начальникам. — Наблюдаю за Тревором, который слушает меня с бесконечным терпением. — Они сразу же отвергли её. Это никак не вязалось с их образом. — Имитирую кавычки пальцами. — Они сказали мне… прекратить «гоняться за призраками», сказками. Посоветовали подумать о читателях. Я имею в виду, что журнал, в котором я работала, назывался «Путешествие по жизни». Путешествие. Жизнь. Какая история может быть более захватывающей, чем эта?? Чёрт бы побрал этих богатых напыщенных ублюдков. — Хватаю бутылку и делаю ещё один глоток.
— Ладно, притормози, — говорит Тревор, вырывая бутылку из моих рук. — Думаю, тебе стоит притормозить, Кэт.
— Нет. Ты не понимаешь, Тревор. Ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти. Вкладываешь душу и сердце в настоящую историю о путешествии, что бывает лишь раз в жизни… только для того, чтобы услышать, что такая статья не будет хорошо работать у рекламодателя. Это виртуальные паразиты, которые тратят каждый зелёный доллар, разводя туристов на их с трудом заработанные деньги, чтобы те могли путешествовать в сверх лучшие места, где едят в сверх лучших ресторанах и спят в сверх лучших гостиничных номерах. Чушь собачья. А «Путешествие по жизни»? — усмехаюсь. — Они ещё хуже, чем рекламщики. Видишь ли, рекламщики, может, и поставщики, но журнал — наркодилер, продающий по завышенным ценам поверхностные мечты о путешествиях туристам, которые заслуживают большего.
Журнал толкал богатство, как опиум, угождая повестке дня, которую больше интересовала прибыль, чем журналистская честность.
— Когда мы с боссом, Риком Хантом, решили продолжить работу над статьёй, нас бесцеремонно уволили, — я слабо хихикаю, но, опять же… в этом нет ничего смешного. — Кто теперь возьмёт меня на работу?
Минута тянется, пока мы с Тревором сидим на кровати с бутылкой, наши взгляды прикованы к матрасу, а не друг к другу.
Тревор заговаривает первым, и, когда он это делает, я поражаюсь его проницательности.
— Я чувствую, что… это не всё. Где — то в этой истории прячется презрение. Я говорил, что однажды ты сбежала. От чего?
На этот раз я смотрю на него снизу вверх влажными глазами. Он задел больное место. Боже, как больно.
Мой голос удивительно сильный, когда я отвечаю:
— Это был единственный человек, кому я тогда доверяла больше всех. Мой босс. — Колеблюсь. — И мой парень. — Тревор поднимает бровь, но ничего не говорит. — Ну… формально он был боссом моего босса. И бывшим парнем, когда мы только начали работать вместе. Он был аспирантом, когда я училась в университете Вандербильта. Мы встретились… влюбились, встречались девять месяцев. Затем наступил выпускной. Он сказал, что ему нужно сосредоточиться на своей карьере и прекратить наши отношения. Сказал, что всегда будет моим другом. Ага, конечно. К тому времени, когда я закончила универ, он уже поднимался по карьерной лестнице Фоксхолла. Он использовал свои связи, чтобы найти себе простую офисную работу, в то время как я надрывалась на своей. Меня нанял журнал сразу после окончания универа, через кооператив с компанией. Я думала, он меня прикроет. Он делал вид, что несёт ответственность за мою работу, а моя наивная задница чувствовала себя перед ним в долгу. Оказывается, он просто использовал меня для продвижения по службе, и, в конечном счете, набросился на меня при первой возможности. Довериться ему, своей компании… ну… это подломило меня. У них не было ни преданности ко мне, ни угрызений совести после.
Тревор выглядит абсолютно болезненно, думаю, ему противно.
— Что было, то было. После этого я отправилась на поиски оазиса самостоятельно… ну, ты знаешь, чем всё кончилось. Что — то вроде… поездки в оправдание, я бы сказала. И затем…
— Затем…
Внутри меня что — то обрывается. Я оживляюсь, с энтузиазмом сжимая кулаки.
— Это было больше, чем оправдание, больше, чем просто месть. Это райская часть всего этого. Я искала такое место всю жизнь. Где — нибудь в безмятежном, безопасном месте. Подальше от Мемфиса. Подальше от посредственности. Где я могу быть… собой.
Я увядаю, как цветок, и снова опускаюсь на кровать. Тревор качает головой, на этот раз беря бутылку. Делает глоток и опускает обратно на кровать.
— Господи, Кэт. Это грубо… и несправедливо. Этот парень…
— Грег.
— Да, — подтверждает он. — Тебе будет лучше без него: без него, без странствующей жизни, без Фоксхолла. Ты намного лучше этого дерьма. Всегда была лучше…
Я смотрю на него пристальнее, чем раньше. И потрясена тем, как серьёзно он говорит, как страстно.
— Спасибо… что подумал об этом, — отвечаю ему.
— Это чистая правда.
— Может быть… но теперь я не знаю, что делать.
Он косится на меня:
— Что ты имеешь в виду? Не знаешь, что будешь делать без него? — Он выглядит обиженным, недоверчивым.
— Нет. Нет, нет и нет. Я не знаю, что делать со статьёй. Я искала Аму, Вихо, оазис по одной причине: статья. Написала «до», и нужно закончить «после». Кроме…
Делаю паузу и глубокий вдох. Не могу произнести эти слова вслух.
— Кроме?.. — подталкивает Тревор.
— Я чужая, Тревор. Меня даже не должны были приглашать сюда. Оазис… он принадлежит индейцам чероки. Не по закону, как таковому… но во всех других смыслах. Это часть их культуры, их истории, их мира. Я хотела исследовать его. Но есть кое — кто… по словам Амы… кто верит, что я просто использую эту красоту. Для многих чероки мы незваные гости в этой стране.
Брови Тревора нахмурились, превратив его прекрасные черты в суровую гримасу.
— Итак, что ты собираешься делать? Как к этому относится Ама?
— Ну, она думает, что я должна делать то, что у меня на сердце. То, что скажет мне земля.
Он наклоняется ближе:
— И что, по — твоему, она говорит тебе делать?
Открываю рот, но останавливаюсь, не успев произнести ни слова. Виню за свою внезапно накатившую тошноту выпивку, но знаю, что дело не только в этом.
— Честно говоря… не знаю. — Меня почти смущает отсутствие ответа. Все эти планы, интриги… и я так же запуталась, как и в тот день, когда отправилась в путь. — Я изменила себя ради этой работы. И теперь у меня нет ничего. Я как на распутье. Трусиха.
Тревор слегка отодвигается, словно я ударила его, и потом медленно наклоняется:
— Ты не трусиха, Кэт.
— Нет, это так. Я выбираю лёгкий выход из положения; сбегаю, когда идти становится слишком трудно. И никогда не сталкиваюсь с проблемой в лоб.
Он нежно кладет свою большую руку мне под подбородок, наклоняя его к себе.
