тараканами, уродливыми шрамами и свободолюбивыми замашками.
Сжимаю до боли челюсти, рисуя в воображении того, кто бы по моему мнению, мог сделать счастливой Алену. Чуткий, понимающий, интеллигентный, мать его… Короче, полная противоположность мне. Руки сжимаются сами собой в кулаки, когда представляю холеную смазливую рожу, на которой красуются очки в стильной роговой оправе, сияющие скулы начисто выбритой кожи. Притрагиваюсь к своей двухдневной щетине, а когда взгляд падает на увитые татуировками запястья, как будто впервые их вижу.
Выплёвываю еле слышно ругательства, но так, чтобы не разбудить девчонку. Никогда в жизни о своих татуировках не жалел, но так, черт возьми, не хочется, чтобы Алену хоть что-то во мне отталкивало или пугало.
Дерьмо! Все дерьмо…
Прислонившись плечом к косяку, смотрю на хрупкую спящую девушку на своей холостяцкой двуспальной кровати. Никогда девок не водил в квартиру. Для меня – это табу. Кривлю уголок рта, но и Аленку мою девкой назвать язык не поворачивается. Есть в ней что-то такое, от чего мне хочется быть лучше, чем я есть.
Скольжу по ней взглядом, словно наркоман по маковому полю. Не знаю, что это, но знаю одно – изящная блондинка стала самой настоящей болезненной зависимостью. Пальцы задумчиво скользят по подбородку. Она совсем не похожа на Камиллу. Ни внешне, ни поведением… ничем не напоминает бывшую жену, из-за которой я прошел девять кругов ада Данте.
Настенные часы показывают уже девять утра, а красавица все еще сладко спит. Совсем умалялась. Еще вчера, как только до Анапы доехали и порог квартиры преступили, уложил Алену в спальне, а сам упал на диване в гостиной. Хоть и держалась молодцом, видно было, что не хорошо. Бледная, губы синюшные – укачало, а может токсикоз. Шут его знает! Совсем в таких вещах не понимаю, но о том, что в больничку надо будет, себе отметку сделал. Не могу глаз от нее оторвать, дышать боюсь.
Длинные белокурые пряди разметались по подушке, пухлые красивой формы губы-бантиком приоткрыты, будто приглашая к поцелую. Никогда не видел такой поразительно сочетающейся невинности и соблазнительной чувственности.
Отвожу нехотя взгляд от сбитого у ног блондинки белого покрывала. Эти ноги… Длинные, стройные, охренеть какие красивые! Уверен, на моих плечах они были бы еще красивее.
Чисто мужские мысли не дают покоя. Она и не представляет, как прелестна, когда вот так улыбается, как сейчас, во сне, слегка наклонив белокурую голову. Ее шея изящная и длинная, открывает взору нежное, покрытое легким медовым загаром личико. Длинные поразительно черные для блондинки ресницы, объёмными веерами лежат на щеках, оставляя тени на гладкой коже. Милый носик очаровательно морщится. Будто нехотя, криво улыбаюсь, когда вспоминаю звонкий, девичий смех Алены. Очень соблазнительный, хотя она, наверняка, не имеет об этом ни малейшего понятия.
Глядя на Алену, четко понимаю, что лучшая прическа – это не укладка из салона от именитого стилиста, а как у моей девочки – чистые, не крашенные волосы. Лучший макияж – здоровый сон, а лучшая фигура - беременность. Нежная округлость животика, спрятанного под тканью рубашки, так манит прикоснуться, что ладони чешутся.
Охренеть!
Женщины и правду уникальные создания. Только в них могут биться сразу два сердца. В голове еще не до конца укладывается мысль, что скоро стану отцом. Потираю затылок ладонью. Противоречивые чувства рвут на части, но вместе с тем ощущаю, как в груди зарождается чем-то похожее на гордость чувство.
Если Алена сына подарит – Садулаеву нос утру.
Еще раз оглядев волнующие изгибы и округлости девичьего тела, мысленно чертыхаюсь, пытаясь унять нарастающую дикую лихорадку в крови. Надо держать себя в руках. Ей и так не легко, а тут еще я своими мужскими хотелками и нетерпением. Задумчиво провожу по подбородку. Алена точно мне послана в испытания, так сказать, карма за обиды, что нанес всем женщинам в прошлом.
Сколько раз я зарекался, что больше никогда не женюсь? Бил себя в грудь, божился… Верно говорят: «Человек предполагает, а Бог располагает». А что я хотел? Жизнь возможна только через испытания. Я всегда был готов стоять у штурвала, будь то штиль или же через минуту шторм. Там, где есть наслаждение, там всегда будет и боль; там, где есть день, наступит и ночь.
Это надо принять.
Балансируя между двумя противоположными полярностями, можно научиться ценить то, что есть, то, чего добился. Только благодаря этому, можно жить в гармонии с собой. Мне многого и не надо от жизни. Достаточно видеть, как поднимается над линией горизонта солнце, как переливается вода от первых лучей…Именно тогда приходит осознание того, что совершенно не важно, на чём спать, что у тебя есть и куда нужно спешить.
Главное — чувство свободы, чтобы открыть глаза и обнять взглядом бескрайнее море.
Свобода…
Скоро на ней поставит крест штамп в паспорте. Усмехаюсь недоверчиво. Кто же знал, что окажется куда более захватывающе видеть то, как спит это хрупкое создание в моей рубашке на обнаженное тело. А ведь она наверняка обнаженная... Встряхиваю головой, как большая лохматая собака, только что выбравшееся из воды.
Хорош, Демон!
Девочке даже надеть нечего, если не считать того сарафана, которым я даже не позволил бы полы мыть у себя на яхте. Надо решить этот вопрос, как можно быстрее. Этот черт – дядька ее - опекун, даже не смог обеспечить сироту должным образом. Хмурю брови, прекрасно осознавая, куда шли все государственные пособия и на что. По одной только одутловатой синей роже, не обезображенной интеллектом, можно сделать вывод, что жизнь у Аленки была по типу «подай, принеси».
Твою мать!
Пробегаю пальцами по волосам, привычно дергая за пряди. Девчонка и жизни не видела, а я своими подозрениями только последнюю нить доверия к людям перерезал. Обязательно подумаю, как исправить ситуацию, а пока… пока дела не ждут. Бросив последний взгляд на спящую Алену, осторожно прикрываю за собой дверь в спальню. Даже такой, как я, понимает, что ей необходимо восстановить силы после всех этих неожиданных поворотов и прихотей судьбы.
Глава 23
Алёна
Нежный покров сна укутывает в мягких объятиях, будто невесомая шаль. Тихонько вздыхая, неохотно поворачиваюсь на другой бок. В сознание понемногу просачивается тихий шелест
