влажной салфеткой, и мы вошли в барак. Поднялись на второй этаж, и я уже у двери услышала крики. Громкие.
— Убью, тварь! Ты, сука, мои деньги спиздил. Или ты, мразь? Кто-то из вас. По-хорошему говорю — отдайте, иначе кранты! — мужик ревет быком.
Следом грохот, будто шкаф упал, или стол. Женские крики, мужской мат, звон битого стекла. Ладошка Дианы дрожит в моей руке. Мы перед дверью, входить страшно, и глупо — прилетит обеим.
— Идем, у подъезда постоим, — потянула сестру за собой обратно, на улицу.
— Но там же мама! Там мама кричала, — запищала сестра.
— Это не она. Другая женщина, — соврала я.
Мерзко. Полицию не вызвать, либо не приедут, либо приедут, ужаснутся, и отберут Диану, увидев всю эту прелесть. Самой лезть — покалечат, защитник из меня аховый. Остается стоять с сестрой, врать ей, и надеяться, что маму не зашибут.
Я застыла в шоке. Впервые мне в голову пришло, что это конец. Даже если не сейчас, то потом, через год или пять — мамы не станет. Либо цирроз, либо отчим убьет, либо кто-то из его дружков. И так страшно стало — думала, любви уже и не осталось к ней, но… мама. Папы нет, мамы тоже не будет. Её уже, можно сказать, нет. И хоть волком от этого вой.
Села перед Дианой, и обняла ее крепко — не чтобы сестру успокоить, а чтобы самой легче стало. Плакать нельзя, иначе испугаю сестру, а хочется — плакать, а лучше оставить ее здесь, забежать домой, схватить нож, и прикончить их всех. Чтобы перестали нас мучить. Но я не могу.
Так мы и оставались у дома. Я на корточках, обнимаю сестренку. Диана гладит меня по волосам, успокаивая. Я что-то думала про ее гадко-противный возраст? Дура я. Дианка хоть и почемучка, но добрая. Сейчас она меня успокаивает, а должно быть наоборот. Обеим неудобно — мне сидеть на корточках, ноги уже не чувствую; Диане жарко от моих объятий, но отпустить не могу, сорвусь. Никто ведь из барака не выходит. Может, там уже все друг друга поубивали.
Не знаю, сколько прошло времени, но в себя меня привел звук подъехавшей машины. Руслан. Он вышел на улицу, я выпрямилась, морщась от боли в затекших ногах, и не смогла к нему ни шага сделать — ноги не слушаются пока. Зато Дианка побежала к Руслану, забыв о том, что мы обе услышали в подъезде.
— Дядя Руслан! Привет!
— Привет, принцесса. Вы готовы? А вещи где?
— Потом заберем. Поехали, — сделала несколько шагов, и чуть не заорала — слишком долго я сидела на корточках, сейчас кровообращение налаживается, и это мучительно.
— Что с тобой? — Руслан сам подошел ко мне.
— Ничего. Ноги затекли. Поехали.
— Мы с Любой здесь были. Дома опять драка, — пропищала Диана, и всхлипнула: — Там мама.
— Оставь это. Поехали отсюда, Руслан, — устало покачала я головой.
Он, к счастью, послушал. Открыл машину, усадил нас обеих на заднее сидение, и спросил:
— Здесь сидите обе. Вещи собраны, или мне их самому собрать?
— Они под кроватью за шкафом, но… куда ты? Я же сказала, что завтра съезжу!
— В машине оставайтесь. Проверю, что у вас там, и приду, — Руслан захлопнул дверь, и пошел к нашему бараку.
Один.
РУСЛАН
Поднялся на второй этаж. Дверь в квартиру нараспашку, коридор завален хламом. Воняет невыносимо. Даже понять не могу — чем именно. Тут и рвота, и перегар, и рыба, и… капуста?! Что-то невообразимо мерзкое. Как Люба этим всем не пропахла — не понять.
— Зарежу, сука. Клянусь, урою. Тебя, и твоего хахаля! И ничего мне за это не будет! — орет невменяемый мужик в глубине квартиры.
Я вошел в коридор. Из одной комнаты выглянул пропитого вида старик… хотя, какой это старик? Лет сорок, скорее всего, просто выглядит как срань. Он выглянул, и тут же шмыгнул обратно. А я пошел на звуки, и попал в комнату.
— Тебе, бля, сказали, что не брали твои деньги! Свали отсюда на хуй!
— Ты. Или баба твоя спиздили. Порезать её? — увидел лежащую на полу одутловатую женщину, по лицу которой размазана кровь, и склонившегося над ней мужика, одетого в хаки. А неподалеку харкает кровью еще одно быдло.
— Делай что хочешь, и сваливай.
— Видишь, как тебя муж ценит, — оскалился мужик с ножом. — Может, мне по-другому должок забрать? Ты — ничего, да и девки у тебя есть, ммм…
Так, пора вступать в эту милую беседу. Баба на полу — явно мать Любы. Один из них, скорее всего не тот, что с ножом — отчим. Подошел, дернул мужика за плечи, выворачивая руки, и выволок в коридор.
— Ты, бля! — вызверился он. — Ты что за хрен с горы? Урою нах!
— По форме представиться, или достаточно того, что я из СК?
— Что за СК? Сука?
— Почти. Следственный Комитет, — усмехнулся, думая, что с этой мразью делать.
Вызвать полицию, и пусть пятнадцать суток посидит? Или пусть проваливает сейчас?
— Ага! Тогда я заявление написать хочу. Пришел сюда, посидели по-людски, и меня обчистили. Восемьдесят, мать их, косарей украла эта ублюдская парочка. Давай, начальник, принимай их. Ты ж у нас закон!
— Могу отвезти всех в участок. На «парочку» напишешь заявление, его примут. И тебя, кстати, тоже. Побои, угрозы, проникновение в чужое жилье… дальше перечислять?
— Эй! Я за баблом своим пришел!
— Так в участок едем? — усмехнулся я.
Ясно, что смысла нет. Будь я помоложе, когда еще идеализм изо всех мест сверкал, потащил бы всех в отделение. Именно так я и действовал. Вот только по итогу за хулиганку дают десять-пятнадцать суток, а отпускают и вовсе дней через пять-семь, так как мест не хватает.
— Не-не, я без претензий. Друганы это мои. Поругались, с кем не бывает? А деньги… да хер знает, может баба моя стащила, она все шубу просила. Шубу, блядь! Все не согреется никак! Ну я это, пойду, начальник?
— Ну иди. Только к «друганам» приходить не советую. Я — хороший знакомый их старшей дочери, которая свою мать любит. И если от тебя будут проблемы — найду. Сказать, что сделаю, когда найду?
— Понял. Никаких претензий, —
