Я быстро надеваю футболку.
— Ну, тётя Лиля, я же ещё не покаталась на колясочке, — тянется обратно ко мне, хныкая.
— Потом покатаешься. Тортик будешь?
— Я буду! — занимает место за столом Илья.
— Я тебя даже спрашивать не собиралась. Ты всегда голодный. Я удивляюсь. Как при таком аппетите ты умудряешься быть доходягой?
Мальчик действительно щупленький и высокий.
— С его режимом дня, всё как в топке сгорает, — садится рядом со мной на стул Мурат.
Виталину усаживаю с другой стороны.
— А мы на футбол ходили, — рассказывает она мне.
— И как? Тебе понравилось? — поправляет ей Лиля выбившуюся из хвостика кудряшку.
— Нет! — и отправляет в рот большой кусочек торта. — Там шумно. И дяди ругаются плохими словами, — подманивает меня пальчиком и говорит тихо. — Мне приходилось всё время закрывать ушки, — демонстрирует.
— Гасанов! Ты куда детей водишь?! — повышает на Мурата голос Лиля.
— А я ту при чём? Ник с нами тоже был. Но потом ему позвонили, и он уехал.
— И бросил детей с тобой?!
— За пятнадцать минут до конца матча. Ничего с ними бы не случилось. У нас охрана.
— Это ты перед Алисой оправдываться так будешь.
— Не ссорьтесь, — останавливаю их спор. — Всё ж хорошо. Давайте, о чём-нибудь хорошем поговорим?
— Ух, ты! У вас собака?! — восклицает Илья, показывая на кухонную дверь.
В проходе сидит сонный Рыжик и зевает. Спал на балконе. Мы его не закрываем, чтобы бегал туда-сюда. Тяжело ему без воздуха уличного.
— Да.
— Какой хорошенький, — сползает со стула Вита и идёт к псу.
Тот пятится назад. Не раз от детей доставалось в прошлой жизни, поэтому он старался их избегать.
— Какие ушки большие, — девочка всё-таки его ловит и изучает со всех сторон. — А у нашего Халка такого ошейника нет, — распахивает широко глазки, показывая на собачье украшение со стразами. — Тетя Лиля, нам тоже надо.
— Купим… — обречённо она выдыхает. — Ник нас повесит на этом ошейнике, когда увидит вашу крысу в нём.
Дети перебираются на пол в гостиной, играют с Рыжиком. Заставляют его бегать за мячиком.
Лиля убирает со стола и моет посуду.
— Приезжай к нам на тренировку, — предлагает Мурат. — Пацаны рады будут.
— Я не в самой лучшей форме, — показываю на ноги.
— Ну и что?! Ты и раньше не шибко шустрый был, — прикалывается надо мной.
— Ах, ты! — осматриваюсь вокруг, тянусь до подушки, хватаю и луплю его по плечу.
На кухне слышен звук разбившейся посуды. Мурат пропускает меня вперёд, заходит следом за мной.
Антипова стоит, держась за край стола, бледная, как полотно. На полу осколки чашки.
— Лиль, ты чего? — подкатываюсь к ней.
Сейчас как никогда чувствую себя ущербным. Я ей даже помочь не могу, поддержать и усадить на стул.
Гасанов быстро понимает всё по моему взгляду и делает это за меня.
— Водички?
— Нет… — она дышит тяжело и глубоко.
— Что случилось-то?
— Голова закружилась.
— Давление, наверное, упало. У тебя тонометр есть? — поднимается Мурат.
— Намекаешь на то, что я старая? — вдруг начинает она злиться на ровном месте.
— Нет. Прямо говорю, что у тебя давление могло упасть. Это и в двадцать лет бывает, — обижается он.
Держу Лилю за руки и успокаивающе поглаживаю большими пальцами.
— Может, правда давление упало? — стараюсь говорить с ней ровно, чтобы не заводилась.
Она последнее время вся на взводе, но психует тихо, не показывая характера. Боится затронуть словами больную тему. Вот и истерит молча. Я заметил, что в эти моменты она превращается в заводную домработницу, которая драит всё: от посуды, до шкафов под потолком. Потом отключается без сил, а следом и я. Поодиночке у нас не получается.
— Мне уже лучше. Надо осколки собрать, пока кто-нибудь не порезался, — привстаёт со стула, но я усаживаю её обратно.
— Я уберу. Веник где? — вызывается помочь Мурат.
— В прихожей. В шкафу у входа.
Гасанов сметает остатки разбитой чашки. Решает, что им уже пора домой и увозит детей.
Лиля ложится на диван и застывает, не двигаясь.
— Стас, как тебе дети Алисы? — спрашивает неожиданно.
— Хорошие.
— А если у нас будет свой ребёнок?
— Круто! Когда-нибудь будет…
— А если это "когда-нибудь" случится через восемь месяцев?
— В смысле? — не сразу доходят до меня её слова.
— До тебя, как до жирафа, Воронин. Я беременна.
Ничего себе!
Глава 27
Не хочу лежать, не смотря на то, что это обязательное условие после массажа. С трудом, но пересаживаюсь в кресло.
Стараясь не шуметь, выезжаю из комнаты.
Лиля провожает Вадима, врача, который занимается со мной.
Он на прощание обнимает её за талию и целует в щёку.
Меня всего переворачивает. Слишком собственнический это жест. Словно от своей женщины уходит, а не от моей.
И так постоянно. Он, не скрываясь, заигрывает с ней, хоть она и не даёт поводов в ней сомневаться. Да и ребёнок у нас будет.
Но, блядь, ревность рвёт. Ещё потому что я вот такой, немощный, а он здоровый. Реально огромный накачанный мужик с рукавами из татуировок. Девушки от таких млеют.
— Стас, ты зачем встал? — замечает меня Лиля, закрыв за доктором дверь. — Тебе полежать надо.
— Я не хочу, — срывается мой голос на агрессию.
Вот этого я и боялся, что сравнение с другими меня начнёт кидать в крайность зависти и ненависти ко всем нормальным людям. Алиса помогает справиться, но я всё равно стал замечать за собой это.
Мои попытки встать на ноги самостоятельно проваливаются. Да, я чувствую что-то, и ногами при усилии могу пошевелить, но встать не получается.
— А ещё я не хочу, чтобы он больше приходил.
— Воронин, ты с ума сошёл?! — замирает Лиля посреди прихожей. — У тебя же без массажа и гимнастики все мышцы через месяц атрофируются. А Вадим хороший специалист, один из лучших!
— Вот именно. Один из… Значит, есть и другие, — разворачиваюсь и еду в гостиную.
— Стас… Ты из-за того, что он мне сказал? Что я сегодня красивей, чем обычно? — идёт за мной.
— Да он постоянно тебе это говорит, Лиль! Неужели ты это не замечаешь? Прикоснуться к тебе пытается. Цветы на прошлой неделе принёс.
— Ты мне тоже подарил… — проседает её голос в обиде. — Те, что я люблю, а не самый красивый букет в магазине.
Да, купил. В банке восстановили мой счёт, оказалось, что за три года на нём приличная сумма скопилась. Так что я могу позволить себе дарить ей подарки. Но не в них дело. Ей другого не хватает, а я дать полноценно не могу.
— Ладно! Не хочешь его, найдём кого-нибудь ещё, — опускается передо мной на колени.
У меня от этого внутри сжимается всё.
— Встань! — не хочу видеть, её ползающую у меня в ногах.
Встаёт, не понимая, что сделала не так.
Беру её за руку и сажаю себе на колени.
Улыбается, ласково поправляя мне чёлку, которая отросла за полтора месяца. Волосы в больнице снесли машинкой перед операцией. На затылке они теперь почти не растут из-за шрама, вот и хочу отрастить, чтобы спрятать его.
— Воронин, я тебя люблю. Я, между прочим, от тебя родить собираюсь. В сорок три. Хоть врачи и настаивают на прерывании беременности из-за возможных осложнений. По тайге рыскала, чтобы найти, потому что уверена была, что жив. А ты меня ревнуешь. Ну, куда это годится? — говорит спокойно, поглаживая меня по плечу.
— Прости… Сорвался, — утыкаюсь ей лицом в шею. — Просто я…
— Дурак ты, Стас! Ты мне один любой дороже миллиона других. И для тебя всё, что хочешь, сделаю. Не хочешь у Вадима лечиться, не будешь. Ты прав, есть другие, — обнимает меня за плечи.
— Сможешь меня завтра отвезти в футбольный клуб. Хочу с ребятами пообщаться.
— Конечно. Хорошая идея. А я с Алисой в это время по магазинам пробегусь.
***
— Какие люди! — встречает меня на выходе у поля наш тренер, Александр Степанович.
