Когда она покинула комнату, чтобы отдать необходимые распоряжения, Алисия стянула через голову надоевшую ночную рубашку.
— Мне нужна свежая одежда, — сказала она Летти, освобождаясь от белья.
— Конечно, — ответила служанка. — Я приготовлю ее для вас.
Повернувшись, Летти направилась к платяному шкафу.
В этот момент на Алисию обрушилось еще одно несчастье.
Оглядев свою обнаженную руку, она обнаружила, что браслет, опоясывающий запястье, исчез.
Объятая дурными предчувствиями, Алисия порывисто коснулась шеи и… поняла, что цепочки, подаренной Шоном, тоже нет.
Ее охватил необоримый ужас.
Возможно, она не спит. Может быть, все это происходит в реальности. Все-таки… какая страшная реальность!
Одно это предположение заставило покрыться холодным потом. Шон, любимый! Она потеряла его! Каким-то невероятным способом, таинственным и невозможным, она попала в иное временное измерение, оказавшись отделенной от любимого пропастью в две сотни лет.
Шон! Алисия почувствовала, как немой крик поднимается из глубин тоскующей души.
Ответом ей было молчание.
Понимание неизбежности происходящего пришло к Алисии не сразу.
День сменялся днем, и она постепенно начала приходить к мысли: у нее не остается иного выхода, как смириться с невероятной реальностью, в которую она была заброшена в результате удивительного искривления времени, возникшего при столкновении с грузовиком.
Это было странно. Сверхъестественно. Но это стало реальностью. Ее реальностью.
Порой ситуация, в которой оказалась Алисия, представлялась ей почти забавной. Почти…
Она попала во время, которое всегда интересовало ее как историка, и о котором, как ей думалось, она столько знала, и это утешало, но позже выяснилось, что ей не было известно почти ничего.
Алисия болезненно переживала шок, вызванный столкновением с совершенно иной культурой.
Взять хотя бы эти ужасные платья, которые приходилось носить. Алисии никогда особенно не нравилась мода периода войны за независимость. Столкнувшись с необходимостью носить такую одежду, она поняла, что не просто не любит этот стиль, а активно ненавидит его.
Одежды были тяжелыми и неудобными. В них было неловко и жарко. Длинные юбки скрывали под собой обручи, превращавшие фигуру в образец бондарного искусства. Нижние юбки напоминали стеганое одеяло, выполненное из вощеного ситца, который обычно применяется при изготовлении портьер.
Жакеты были столь же несуразными и глухо застегивались от горла донизу на ряд мелких пуговиц числом не меньше двух дюжин. Кроме того, прилагался корсет из китового уса, жесткий и сковывающий движения. Рукава жакета заканчивались чуть ниже локтя и были оторочены кружевными фестонами.
Единственной нижней одеждой служила длинная сорочка с рукавами примерно той же длины, что и у жакета. Особое искусство заключалось в том, чтобы не позволять их краям выглядывать из-под верхней одежды.
Туфли на невысоких каблуках обтягивались саржей или парчой.
Алисия тосковала по своим джинсам, просторным пуловерам и удобным кроссовкам. Но даже не из-за их отсутствия она больше всего страдала. В большей степени ей недоставало необходимых дезодорантов, косметики и различных предметов санитарно-гигиенического назначения. Ни одно утро не проходило без того, чтобы Алисия со вздохом не вспомнила свою ванную комнату с душем и огромным количеством самых прихотливых средств для поддержания себя в форме.
Кроме того, она ужасно страдала от вынужденного безделья. Привыкшая быть занятой, проводить целый день на ногах, в самых разнообразных хлопотах, Алисия с трудом входила в роль женщины конца восемнадцатого столетия, которой довелось оказаться в семье богатых землевладельцев.
Ей пришлось убедиться в том, что женщины ее теперешнего круга большую часть своего времени проводят в привычном рутинном ничегонеделании, состоящем из огромного числа пустых и бессмысленных забот.
Для нее, воспитанной в условиях постоянных гонок с препятствиями, которыми так славен двадцатый век — век высоких технологий, информатики и телекоммуникаций, — подобное существование было невыносимым.
Она сразу возненавидела ритуал одевания и укладки волос, который мог бы занимать не более часа, но всякий раз растягивался на целое утро. После чего, одетая согласно пожеланиям и вкусу тетушки Кэролайн, она вплывала в ужасающую скуку жаркого летнего дня.
К концу первой недели, проведенной в усадьбе, Алисии успели смертельно надоесть светские занятия, принятые в этой среде: вышивание, чтение романов и ведение дневника, в который заносились глупенькие мелочи беспросветно унылой жизни девиц, живущих в мире колониальных обычаев и устоев.
Постепенно Алисия начала понимать, почему женщины этого времени умирали такими молодыми. Вовсе не потому, что им приходилось много работать. Они умирали от скуки, от которой, как известно, даже мухи дохнут.
К концу той же недели Алисия была близка к тому, чтобы призвать смерть избавить ее от мучений. Хотя она подружилась с Летти и ближе сошлась со своими вновь обретенными дядей и тетей, тоска по дому и Шону не оставляла ее.
Она печалилась по Шону, словно похоронила его. Впрочем, Алисия понимала: по существу, так оно и есть. Шон умер для нее, а она — для него. Разве расставание без малейшей надежды на встречу не похоже на смерть? Разве расставание не страшнее смерти?
Да, отвечала себе Алисия, постепенно укрепляясь в мысли, что никогда не увидит любимого. Хотя эта мысль была мучительной, она все-таки постоянно думала о Шоне, страдая от невыносимой боли и безнадежности.
Жалея себя, Алисия опасалась, что вскоре и вправду умрет, иссушенная тоской по потерянной любви. Она очень мало ела и стремительно теряла вес. Находясь в исторической среде, которая предоставляла ей множество возможностей для профессиональных изысканий, Алисия почти не проявляла к ней интереса. Окружение угнетало ее.
Пытаясь развеять унылое настроение безысходности, она предприняла несколько вылазок, исследуя усадьбу и близлежащую местность. Ночью, под покровом темноты, Алисия выбралась искупаться в Джеймс-Ривер. Прикосновение к тихо текущим водам приносило ей короткое облегчение.
Несколько раз ее охватывало неодолимое желание утопиться. Или отравиться серными спичками. Или засунуть голову в печку и задохнуться от угарного газа. Или броситься с крыши. Или вскрыть себе вены ножичком для разрезания книг. Или повеситься в отхожем месте.
Удерживало лишь благоприобретенное протестантское воспитание.
Порой случались минуты, когда перед ее мысленным взором с необычайной ясностью возникали картины прежней жизни. В ушах раздавалось эхо голосов Карлы, говорившей обычные милые колкости, и Эндри, вторившей ей в своей мягкой, деликатной манере. Иногда Алисии казалось, что она сойдет с ума, если никогда больше не увидит своих подруг. Она грустно усмехалась своим думам и заливалась слезами, скатывавшимися по щекам и падавшими на кружевной воротничок длинного неудобного платья.
Так уныло и скорбно влачилась жизнь Алисии — молодой энергичной женщины, волею судеб заброшенной далеко в прошлое.
И вот однажды, к концу первой недели пребывания Алисии в усадьбе, тетушка Кэролайн предложила ей вместе съездить в Уильямсбург, чтобы сделать необходимые покупки.
Алисия едва не бросилась ей на шею, охваченная радостью. Нарушить монотонное течение будней! Увидеть что-то новое! Как это заманчиво!
Искупавшись в реке, Алисия отправилась спать, сгорая от нетерпения поскорее отправиться в город.
На следующее утро она проснулась с первыми лучами солнца, не в силах больше выносить ожидание. Долгий ритуал утреннего одевания действовал ей на нервы, Алисия сделалась непоседливой и раздражительной, испытывая терпение Летти, ставшей к тому времени столь же близкой для нее, как прежде Карла и Эндри.
Когда все три женщины устроились в открытой коляске, Алисия затрепетала от предвкушения встречи с местом, в котором ей уже приходилось бывать.
Двести лет спустя.
Это звучало дико и неправдоподобно.
Поездка заняла чуть меньше часа, но Алисии она показалась бесконечной. Когда толчки и сотрясения, сопровождавшие их на протяжении всего пути, наконец прекратились, она вздохнула с облегчением.
Город ее мечты, Уильямсбург!
Какие радостные воспоминания связаны с ним у Алисии. Как много вспомнилось, когда кучер вывернул на Фрэнсис-Стрит, а после покатил по улице Герцога Глостерского.
Ее глаза широко распахнулись, когда в дальней перспективе улицы показалось здание Капитолия. Алисия была поражена. За исключением нескольких (с ее точки зрения — совершенно незначительных) деталей, оно выглядело абсолютно так же, как во времена ее визитов в Уильямсбург двадцатого столетия.
