Мэри Уитни вскинула руку, останавливая ее.
— Потом, Маффи. Прежде я хочу осмотреть поле, где потерплю поражение. И я хочу увидеть список, как будут рассаживать гостей. Этим всегда можно позабавиться. Ты не забыла посадить Партриджей рядом с четой Фиппс, чей сын бросил их дочь ради танцовщицы? Им будет о чем поговорить во время исполнения ламбады.
Она рассмеялась горловым смехом, выгнув длинную шею, позволяя ветру, дующему с моря, играть своими остриженными по моде шестидесятых волосами. Мэри Уитни чувствовала себя великолепно. Бизнес процветал, а именно бизнес определял ритм биения ее сердца. Сегодня утром она получила от бухгалтеров из Нью-Йорка итоги за первый квартал. Доходы «Уитни энтерпрайзис» выросли по сравнению с прошлым годом на тридцать процентов, несмотря на общий экономический спад. При сохранении такого уровня за год сумма от продажи дойдет до миллиарда долларов. Если оценивать, как принято в бизнесе, умножая на десять, это значит, что стоимость ее фирмы составляет десять миллиардов долларов. Дело не в том, что она собиралась продавать свою компанию. Уитни не продают то, чем владеют: это было бы признаком дурного вкуса.
— Так что там насчет роз? — спросила она.
— Сто двадцать роз на длинных стеблях на каждый стол, за которым будут сидеть восемь человек. Пятьдесят столов. Это значит семь тысяч роз, считая запасные. Завтра днем они прибудут в Вест-Палм из Нью-Йорка самолетом в упаковках со льдом. Бутоны раскроются как раз ко времени вечеринки.
— А на следующий день станут мусором, — заметила Мэри Уитни.
Маффи могла поклясться, что в голосе Мэри прозвучало удовлетворение по поводу неизбежности этого превращения красоты в тлен. И Маффи уже в который раз подивилась, почему Мэри, с ее длинной родословной, способна получать удовольствие, выбрасывая десять тысяч долларов на эти кроваво-красные розы. Это смахивало на поведение нуворишей. Маффи подавила в себе дрожь отвращения. Если присовокупить к этим десяти тысячам стоимость лилий, орхидей и гардений, то деньги, затраченные на цветы ради этого единственного вечера, могли бы оплатить обучение ее брата в колледже, хотя, по правде говоря, этот бездельник не выказывал ни желания, ни склонности к учению.
Мэри Уитни прошла по террасе к колоннаде, перегнулась через перила, опершись острыми локтями на истершийся камень, и стала смотреть на море. Океан был спокоен, вода приняла аквамариновый оттенок Карибского моря. Внизу на траве мужчины натягивали материю на черный металлический каркас. Мэри придирчиво осмотрела десять акров принадлежащего ей великолепного имения на берегу океана, старый особняк, величественно возвышавшийся на участке, стоившем многие миллионы долларов. Она вздохнула. Деньги, возможно, не могут купить счастья, но уж наверняка позволяют тебе приносить несчастья окружающим. Она обернулась к Маффи.
— Есть среди приглашенных хоть кто-нибудь занимательный? — раздраженно осведомилась она.
— Я полагаю, ты хочешь сказать «знаменитый», — отозвалась Маффи с саркастическим смешком. Как равной Уитни по происхождению, пусть и нищей, ей иногда дозволялись критические высказывания в адрес Мэри.
— Не пренебрегай славой, дорогая. Это просто иной способ набирать очки. Заработать их можно одной маленькой деталью, которая называется «талант». Хотя я понимаю, что здесь, на земле, где известность передается по наследству, это слово звучит как бранное.
Маффи засмеялась, довольная, что ей удалось царапнуть Мэри Уитни.
— Ну, за исключением нью-йоркских светил, живущих с тобой, боюсь, что в списке приглашенных маловато коронованных особ, если ты не считаешь за них героев, дарящих нам листерин, клинекс и кукурузные хлопья. Кто сейчас может оказаться занимательным? Есть ли вообще такие? О, чуть не забыла! Ты помнишь Кристу Кенвуд? Она здесь с каким-то занудным фотографом, который ее снимает. Я наткнулась на нее на берегу и пригласила на вечеринку. Надеюсь, я не ошиблась. Криста занятная и знаменитая, а ты дала мне карт-бланш в отношении жителей Палм-Бич. А она выросла здесь.
— Я знаю Кристу Кенвуд, — фыркнула Мэри Уитни. — Она живет в реальном мире, Маффи. Она могла ходить с нами в школу, но в конце концов сбежала. Сбежала, как и я. Она очень многое сделала для своей фирмы. Она — звезда и душка. — Мэри помолчала. — Ты помнишь ее желтые трусики? — сказала она наконец.
— Данфорт Райтсмен что-то болтал о них на сборище у Дины. Странно, что именно такие мелочи застревают в памяти.
— Я слышала, что она перестала выступать как фотомодель и открывает собственное агентство, — задумчиво проговорила Мэри. — Причем создает его в Майами. Там, на Южном побережье, будет бойкое место. У Кристы весьма разумная идея. Хорошо, я рада, что она приедет. Она украсит вечер мужикам, которые предпочитают женщин… если такие еще остались. Посади ее за мой стол.
— Я уже так и сделала.
— А кого мы поместим рядом с ней? Это должен быть человек, который безнадежно в нее влюбится и в результате совершенно погубит свою жизнь… ну, ты понимаешь, развод, грязное судебное разбирательство, самоубийства.
Мэри Уитни рассмеялась, радуясь такой перспективе.
— Вообще-то, — медленно проговорила Маффи, — я подумала, что будет весьма забавно посадить ее рядом с Питером Стайном.
— Править буду я. — Лайза Родригес шагнула вперед и взялась за штурвал моторной лодки. Парень, место которого она заняла, прижался к спинке сиденья, чтобы дать Лайзе пройти.
— Ладно, Лайза, — промямлил он, делая вид, будто сам разрешает ей порулить.
Он судорожно сглотнул, и золотой крест на цепочке подпрыгнул в шелковистых волосах на его груди.
— Где здесь переключатель скоростей? — резко бросила Лайза и, обернувшись, жестко глянула на парня.
На какое-то мгновение тот лишился дара речи. Взгляд Лайзы Родригес лишил его всякой силы воли. Это было слишком. Она вся была «слишком». Уже одна ее задница могла превратить мужчин в рабов. Эта задница опиралась на нежные загорелые бедра, царственное завершение длинных, восхитительных ног, а голые ягодицы Лайзы были отделены друг от друга узкой полоской самой счастливой на свете черной материи.
— Где? — рявкнула Лайза.
Она махнула царственной рукой на панель управления.
— Рычаги с золотыми набалдашниками, — пробормотал Хосе дель Порталь де Арагон.
В животе у него образовалась пустота. И виной тому была не только красота Лайзы Родригес. Он вдобавок опасался того, что может сотворить Лайза с его драгоценной яхтой.
И она продемонстрировала ему это.
