Катя словно не слышит меня и продолжает:
— Мне нужна твоя помощь. Очень.
— Какая?
— Сейчас я встречусь с одним человеком, и мне надо будет поехать с ним… — сообщает девушка каким-то деревянным голосом и тут же поясняет отстраненно: — Моя Настя уже там, внизу. Пожалуйста, Диана, забери ее и сразу же отведи к Тимуру. Расскажи ему обо всем, что увидишь, это важно. И не забудь сказать, что в агентство проник филин…
— В здание залетела птица? — туплю я от странной катиной фразы. — Откуда здесь взяться филину?
— Филин — это фамилия, — механически, без улыбки, поправляет она. — Скажи Лебеде, что у Филина тут есть сообщники. Пусть свяжется с Артёмом Царевичевым срочно…
От этих слов мало-помалу мое беспокойство перерастает в ужасную догадку.
— Кать… тебя что, шантажируют ребёнком?! Кто-то похитил Настю и позвонил?
Всего одну секунду девушка смотрит на меня пронзительным взглядом, а затем прячет лицо в ладонях. И молчит. Плечи ее мелко вздрагивают.
— Может, лучше охрану твою позвать? — бормочу я, понизив голос. — Нафига они нужны, если не могут защитить ни тебя, ни ребенка?
— Не надо охрану, — Катя прерывисто выдыхает и быстро проводит костяшками пальцев по ресницам, слипшимся от выступивших слез. — Среди них есть сообщник Филина, и я не знаю, кто он. Пусть лучше все побудут в неведении. Нельзя рисковать Настей… Надо сразу отвести ее к Тимуру. Поможешь мне?
— Спрашиваешь! Конечно. А… что будет с тобой? — спрашиваю я, тревожно глядя на Катю.
Она обхватывает себя трясущимися руками и мотает головой. Какой же отчаянный у нее взгляд…
— Не знаю, — говорит дрогнувшим голосом. — Но я сделаю что угодно, лишь бы моя девочка была в безопасности.
Мы молча смотрим друг на друга, и в этот момент лифт с гулким лязгом останавливается.
— Не ходи! — я хватаю Катю за руку, когда она делает первый шаг в раскрывшиеся створки дверей. — Мы что-нибудь придумаем… позовём на помощь… можно в полицию позвонить!
Она панически мотает головой.
— Нельзя! Он сказал, что жизнь Насти сейчас в моих руках. И еду с ним либо я, либо она. Иначе никогда больше не увижу ее… в живых.
Происходящее безумие не укладывается у меня в голове.
— Но нельзя же идти вот так, — пробую воззвать к ее здравому смыслу, — как овечка на убой! Давай хоть с Лебедой посоветуемся или с Артёмом твоим…
— Они мне запретят идти, Диана, и ты это понимаешь, — говорит Катя и горько добавляет: — Я не знаю, что со мной будет, и мне страшно… правда, страшно. Но там моя Настя. И ей ещё страшнее. Потому что Филин псих и маньяк! Ты знаешь, что его не могут поймать уже долгое время..? А ведь это значит, что шансы освободить Настю другим способом — хуже некуда! Как я могу бросить в руках этого нелюдя перепуганного ребенка и остаться в стороне?! Вот ты… ты бы смогла так поступить?..
— Н-нет… думаю, что нет, — пристыженно отвечаю я.
— Вот и я не могу. Потому что люблю ее. Потому что в ответе за нее… и сама во всем виновата — не углядела. Пожалуйста, не мешай мне, Диана. Лучше помоги.
— Блин, Катя, ты… — я обрываю саму себя и шумно выдыхаю. — Ладно! Значит, ты меняешь себя на Настю, а я отвожу её к Лебеде и всё ему рассказываю. Только… ты уверена, что этот твой Филин точно совершит честный обмен? А вдруг он похитит вас обеих, и твоя жертва окажется напрасной?
Катя кусает губы уже практически в кровь, настолько сильно нервничает.
— Я ни в чем не уверена! Знаю только одно — или вытащу Настю, или буду рядом с ней. Вот и всё.
Я порываюсь хоть как-то утешить ее на прощанье, но никак не могу найти подходящих слов. Впрочем, Катя уже качает головой при виде моих беззвучных попыток.
— Диан, не надо. Не жалей меня, а то размякну и зареву. А я должна быть сильной.
Пожалуй, она права… но, блин, как же хочется обнять ее и посочувствовать! Уговорить остаться и не рисковать… позвать кого-нибудь на помощь, в конце концов!
Стискиваю зубы и киваю.
— Тогда иди и сделай это! И пусть будет как будет.
Катя на мгновение прикрывает глаза, потом сдавленно шепчет:
— Только не показывайся ему на глаза… — и выходит из раскрытых дверей служебного входа прямиком на задний пандус здания, где обычно паркуются грузовые машины с товаром для агентства.
Её быстрые шаги какое-то время нарушают уличную тишину, потом затихают. Я сглатываю вязкую слюну, напряжённо прислушиваясь к звукам снаружи. Вроде бы оттуда доносятся очень слабые отзвуки голосов — мужского и женского, — а затем все стихает.
И мне становится страшно до жути.
Неизвестность пугает сейчас больше всего. Хочется позвать Катю вслух и спросить, всё ли у нее в порядке, но этот глупый порыв — всего лишь импульс перенапряженных нервов…
Но я не могу больше этого выносить, просто не могу!
Зубы у меня стиснуты так, что ещё чуть-чуть — и начнут крошиться. Нет, ну хватит этого безумия! Я должна знать, что происходит, иначе просто свихнусь тут, в углу возле грузового лифта.
Быстро выдыхаю, как перед прыжком в холодную воду, и очень осторожно, всего одним глазком, выглядываю из-за края распахнутой стальной двери…
И замираю, боясь даже шелохнуться.
В десятке метров от пандуса, возле ряда старых заброшенных гаражей, припаркован грязно-белый микроавтобус. Катя тоже там… стоит в медово-золотистом платье, которое так радостно примеряла совсем недавно в вип-зале. А напротив нее — какой-то неказисто-тощий жилистый тип в джинсах и низко надвинутой бейсболке. Одну руку держит под расстёгнутой полой оттопыренной серой ветровки. Встретишь на улице, и не запомнишь. Потому что таких там сотни и тысячи.
Они о чем-то тихо беседуют… хотя нет, уже не беседуют. Катя смотрит на него прямым спокойным взглядом. Бессильно опущенные руки сжаты в кулаки.
Непонятный тип с птичьей фамилией Филин чему-то усмехается. А затем, помедлив, одним резким и на удивление сильным для такого задохлика движением отодвигает длинную дверь микроавтобуса.
Оттуда выскакивает малышка с перепуганным личиком и бросается Кате на шею, захлёбываясь плачем. Та держит ее в своих объятиях всего секунду, а затем, повинуясь окрику задохлика, подталкивает ее в сторону здания. А сама ныряет в машину.
От щелчка захлопнувшейся двери микроавтобуса я вздрагиваю и еле удерживаюсь, чтобы сразу не выскочить к маленькой Насте.
Она совсем одна перед пандусом, да ещё и ревмя ревёт. С минуты на минуту охрана здания поймет по камерам, что творится что-то неладное и прибежит сюда, а мне надо успеть увести ее. Вдруг не только у Кати в телохранителях крыса завелась, но и у самого Лебеды? Лучше перестраховаться.
Как только микроавтобус скрывается за углом, я наконец выбираюсь на улицу, сиганув на асфальт прямо с высоты разгрузочного пандуса. Просто чтобы не тратить драгоценные секунды на крутой спуск по небольшой железной лесенке сбоку.
— Настюшка, иди сюда! — зову девочку, стараясь убрать из голоса ноты паники. — Ты же помнишь меня? Мы выбирали платье наверху…
Она оглядывается на меня с искривлённым от плача ртом. Маленький подбородок мелко дрожит, да и вся она трясется от пережитого ужаса.
— Катя… там… — лепечет она невнятно. — Катя…
— Я знаю, знаю, все видела, — торопливо говорю ей и протягиваю руку. — Идём! Мы должны спасти твою Катю и позвать на помощь одного крутого дядю.
Девочка настолько перепугана, что даже говорить не может, только безутешно всхлипывать. Но смысл слов она улавливает и послушно хватается за мои пальцы. Правда, идёт очень медленно и постоянно спотыкается.
— Нет, так не пойдет, — останавливаюсь я и сажусь на корточки. — Давай, запрыгивай мне на спину.
В таком положении наше передвижение значительно ускоряется. Я успеваю забежать с Настей в служебный лифт и нажать кнопку, а затем замечаю через щель закрывающихся дверей грозные лица Катиных охранников.
Пока лифт поднимается наверх, я пытаюсь отдышаться и бормочу на автомате:
— Не бойся, Насть, всё наладится, всё будет хорошо и…
