— Кстати о детках. Как там твой студентик?
Чай идёт не тем горлом, и я закашливаюсь. Да, Карина действительно умеет сказануть так, что дар речи теряешь.
— Карин, — стреляю в неё взглядом. — Ему двадцать два.
— Я помню, — смеётся она. — Просто ты так стесняешься вашей разницы в четыре года, что я не сдержалась. Прости.
Смеюсь вместе с ней. Уж слишком заразительно она хихикает. А потом замолкаю и опускаю глаза. Эмоции взвинчиваются внутри, щёки вспыхивают жаром.
— Он такой… такой, Карина, — слова все разбегаются, как вспугнутые муравьи. — Дикий, такой горячий. Я с ним себя не узнаю, понимаешь? Сумасшедший. И меня такой делает.
— Ты влюбилась, — улыбается подруга. Не спрашивает — утверждает.
И… она права. Я не озвучивала это в своей голове, но сейчас эти слова будто огнём в воздухе вспыхивают. Сияют, ослепляя. Обжигая.
Влюбилась.
Да по уши я в него провалилась. Влипла по самое не хочу. Сиганула со скалы на глубину, позабыв, что плавать не умею.
— Мне страшно, — шепчу сокровенное, голос подводит. — А если для него игра это, Карин? А если просто развлекается? А меня насквозь, понимаешь?
— Не думаю, — говорит вдруг совершенно серьёзно. — Бравады напускной в нём много, но в груди не камень. И я видела, как он смотрит на тебя. Это не похоть, Вася, это куда большее.
— Я с ним будто без тормозов мчусь под двести. И иногда ощущение, что по встречной. Я никогда себя так не ощущала, никогда.
— Так может это оно? — Карина кладёт свою тёплую ладонь на мои вдруг заледеневшие пальцы. Гладит, как только что гладила, успокаивая, младенца. Её суперсила — любовь и спокойствие. — То самое? Может, это именно то, что твоё сердце искало, Вась? Горячий мажор и строгая училка — вы такие разные, но идеально вписываетесь друг в друга.
Училка и мажор. Несовместимое. Нереальное, казалось бы.
Но тогда почему так пылает между нами?
Может, Карина права, и это действительно “то самое”?
Страшно вдруг становится. Как будто ставки вот прямо сейчас, при осознании, взлетели. Страшно уже не за работу и репутацию, а за собственное сердце. Справлюсь ли я, если он его разобьёт?
31
— Погода — кайф, — потягиваюсь и опираюсь задом на нос Бамблби.
Надо же, кликуха прилепилась к моей девочке. Ну а что? Прикольно между прочим.
— Да в каком месте? — ёжится Марк и натягивает капюшон. Мерзляк. До сих пор ноет, что предки его с юга в Москву притащили в детстве. Сказал, универ закончит и обратно в Краснодар уедет или в Сочи. — Это ты у нас на крыльях любви. Тебе всё кайф.
Последнее слово он глотает, потому что получает локтем в бок. Но тут же жахает меня в плечо. Лёгкий дружеский утренний махач.
— Не умничай, Марик, — достаю сигарету и закуриваю.
— А я неправ? В аудитории на паре так искрит, когда мы приходим на английскую фонетику, что мне кажется, у меня в волосах аж потрескивает статика. А с тебя и Адамовны вот прям сейчас слетит одежда.
Блин, он прав. Меня реально колбасит от неё. Я вчера чуть со скалы на соревнованиях не сорвался — о ней задумался. Сиськи эти охеренные в сиреневом лифоне. Блин, ну капец. Надо завязывать, а то опять встанет.
Отвлёкшись от воспоминаний о хриплом дыхании Адамовны в динамике телефона, прослеживаю хмурый взгляд Марка. Он сосредоточился на площадке у универа напротив парковки.
Там несколько студентов курса первого-второго сбились в стайку и ржут. Напротив на коленях прямо на асфальте сидит девчонка и, поправив очки и завернув упавшие на лицо пряди за уши, пытается собрать свои вещи, разбросанные у ног.
— Смотри, морковка, тут твои фломастеры, — говорит один из парней, а потом демонстративно наступает на упаковку.
Раздаётся хруст. Девчонка обиженно поднимает глаза. Мы сидим в стороне, но даже отсюда я вижу, что она едва сдерживает слёзы.
Выбрали себе жертву и долбят. Обычное дело. Я и сам так много раз делал, только вот сейчас наблюдать как-то совсем неприятно.
Девушка встаёт на ноги, подходит к раздавленной пачке фломастеров и наклоняется, чтобы поднять их, а мудак, который раздавил, вдруг наступает на край её длинного шарфа, и девчонка, вскрикнув, теряет равновесие и падает на колени.
Суки ржут, а Марка резко подрывает. Мне уже и самому за этим наблюдать надоело, хотя обычно я не лезу. Везде есть своя экосистема. Свои лидеры и аутсайдеры. Это балланс.
Ну, так мне казалось.
Двигаю за Марком. Он резко тормозит возле придурка и толкает того в плечо. Как раз на меня. Я ловлю и придерживаю. Жёстко. Даю Марку решить, что делать дальше. Это его инициатива.
Пацан дергается, пытаясь быкануть, но, срисовав, кто к нему подвалил, осекается.
— Уёбывай, — коротко инструктирую его, когда понимаю, что Марку больше интересна зарёванная тёлка, чем рожа этого ублюдка.
Второй раз повторять не приходится. Дебил быстро мотает удочки сам и кивает компании, замершей в ожидании.
Отхожу на пару шагов, пока Марк помогает девушке подняться. Но она, кажется, и на него волчком смотрит. Совсем уже зашуганная, видимо. Отрицательно мотает головой и быстро собирает свои манатки с земли, запихивает их в сумку и сваливает.
Марк возвращается ко мне. В руках тот самый клетчатый голубой шарф с грязным пятном от ботинка мудака. Девочка так стреманулась, что сбежала и даже шарф свой упустила.
— Золушка оставила туфельку? — усмехаюсь, глядя на Марка.
— Ну типа того, — озадаченно чешет затылок. — Странная какая-то.
— Да задёрганная. Понравилась?
— Да ну, — отмахивается. — Чем? Толку от неё.
— Ещё и целка, поди, — киваю. Знаю, что Марк их старается стороной обходить.
— Да какая вообще разница, — морщится Марк и старается перевести тему. Как-то уж нервно даже.
Ладно, не буду дёргать его. Шарф, наверное, на дежурке оставит, чего с ним носиться.
Идём в корпус. Первой парой конституционное право. Это настоящее лекарство от Адамовны и возможность хоть полтора часа побыть не возбуждённым от мыслей о ней. Просто потому что ведёт его жуткая тётка антисекс. У меня от одного её вида живот скручивает, особенно после того, как она, проверяя мою работу на семинаре, наклонилась ниже и продемонстрировала три длинные закрученные волосины из большой уродливой родинки на подбородке.
Самое время сконцентрироваться на учёбе, так сказать. В этом году ГОСы, пора немного подтянуть хвосты.
И у меня даже почти получается. Но чем ближе звонок с пары, тем терпения меньше. Потому что следующая — английская фонетика. Я, блин, даже домашку сделал.
Перед парой аудитория закрыта. Предыдущая группа предупреждает, что училка моя не в духе, натягивала их всё занятие.
Так, интересно, и что же случилось? Если бы что-то серьёзное, она бы мне написала, уверен. Недотрах? Ну, каждый справляется как может.
Или ПМС? С этим посложнее, но тоже придётся пройти притирку и выучить её закидоны. Может, оргазм после пары в каморке чуть ослабит её гормональные качели?
Возвращается она уже по звонку. Проходит среди расступившихся студентов, стуча каблуками, отпирает дверь и входит в аудиторию первой. На меня даже взгляд не бросила.
Ладно. Мы так шифруемся? Ок.
Все заползают внутрь и рассасываются по местам. Пара и правда проходит жёстко. Адамовна моя зверствует, раздавая “неуд” направо и налево. Народ удивлён и явно озадачен, но атмосфера такая, что никто не решается оспорить.
На меня ни единого взгляда. Подчёркнуто игнорирует. И я замечаю, как у неё подрагивают ноги, когда присаживается за стол. Каблуки подкашиваются.
Что-то не то. Она злится, а я хер пойму, на меня или нет. И, блядь, за что?
Началось.
Ладно, разберёмся после пары.
После звонка сваливаю вместе со всеми, ловлю по пути вопросительный взгляд Марка, на который пожимаю плечами. Когда одногруппники спускаются толпой в буфет, я разворачиваю оглобли обратно в кабинет фонетики.
Захожу — пусто. Дверь в препараторскую приоткрыта. Защёлкиваю замок в аудиторию и иду к ней.
