что-то вроде: давай, девочка, поработай ротиком. Но не потому что я сама до обильного слюноотделения хотела впустить его в рот. А тут хочется. Так хочется попробовать его на вкус. Обхватить головку губами, повторить языком извилистый узор вен…
– Ты такая красавица, Аня. Даже тут.
Когда он только успел задрать мое платье? Смутившись, резко подхватываюсь.
– Ты еще гинекологическое зеркало возьми! Перестань.
– Угомонись! Хорошо же.
Возразить мне нечего. Хлопаю в отчаянии ресницами. А он с таким восторгом смотрит туда, где его пальцы, сдвинув трусики в сторону, ласкают мои налитые желанием губы, что и сама верю – красиво, да. Господи… Будто в дрезину пьяная, откидываюсь обратно. Съезжаю бедрами к краю, и если это не приглашение, то я даже не знаю, что? Черт бы тебя побрал, Кир! Черт бы меня побрал…
– У меня сейчас сердце выпрыгнет. Слышишь, как стучит?
Ему легко… Так легко оформлять мысли в слова и то, что чувствуешь. Даже самое скандальное и сокровенное. Давным-давно я тоже была такой. Что внутри – то и снаружи. Эти шесть лет сделали меня совершенно другой: недоверчивой, циничной, скрытной. Прикасаясь к мальчишке, я будто гляжу в кривое зеркало.
Кир сгребает мою ладонь и, приложив ту к своей груди, утыкается носом в ямку в основании моей шеи. Наши спевшиеся сердца выдают замысловатый бит. Не сговариваясь, молча вслушиваемся в звучание.
– С ума сойти. С другими, даже когда потрахаюсь, мне не было так хорошо.
– Сомнительный комплимент, Кир.
– Это простительно. В комплиментах я не упражнялся.
– Вот как?
– Не было такой необходимости. Девки и так с радостью раздвигали передо мной ноги.
Не сомневаюсь. Есть в этом пацане какая-то необъяснимая брутальность, которая у других мужчин появляется только с возрастом или же не появляется вовсе. Может, дело в том, как он смотрит. С какой легкостью держит мой то и дело сползающий от смущения взгляд, когда надо мною склоняется.
– Боже.
– Глаза открой.
И в том, как говорит. Однозначно. Ему хочется подчиняться. Что я и делаю, когда Кирилл уверенно касается меня языком, одновременно с этим проталкивая два сложенных вместе пальца в пульсирующее, истекающее соком лоно. Ох, мамочки! Как много я упустила в этой жизни. Тело натягивается тетивой. Задница отрывается от края лежака. Кир размашисто меня лижет и, меняя темп с одного на другой, внимательно отслеживает мои реакции, чтобы понять, в каком темпе продолжать. Официально – психи вроде Кира лучшие в вопросах женского удовольствия. Вот где их наблюдательность пригождается на все сто. Стыдно, но сопляк оказывается прав даже в том, что я скулю под ним сучкой. Хотя нет. Вру. Прямо сейчас мне так хорошо, что плевать я хотела на стыд. Все мои силы уходят на то, чтобы попытаться выжить, когда на меня обрушится неизбежное. Французы явно лукавили, называя оргазм маленькой смертью. Никакая она не маленькая. Уверена, в момент аварии Виктор испытал что-то очень похожее. Как тело размазывает…
– Кир!
– Да…
Я в агонии зажимаю его голову бедрами. Ляжки ходят ходуном. Он, мурлыча и сыто посмеиваясь, трется о них щеками. А мне даже касание его по-мальчишески гладких щек чересчур.
– Нет-нет… – брыкаюсь я.
– Да-а-а, – протягивает сопляк. – Давай сюда.
Бесцеремонно стягивает мою обмякшую тушку на газон, разворачивает к себе задом и, впечатав головою в лежак, одним болезненно-резким толчком погружается во всю длину. Я громко и обреченно всхлипываю, и пока мои мозги еще хоть как-то соображают, сбивчиво прошу:
– Кир, презерватив.
– Ты же сказала, что будешь пить таблетки… – мальчишка останавливается на секунду, вроде как давая понять, что у него все под контролем, но в ту же секунду с приглушенным рычанием снова в меня толкается.
– Да! Но их прием можно начать только с первого дня цикла!
– Блядь, Аня…
– Пожалуйста, Кир.
– Я выйду, – наконец, обещает он и делает сразу несколько быстрых фрикций.
– Нет, я…
– Сказал, выйду! – рявкает сопляк. Я зажимаюсь в страхе. Его свистящее дыхание в тишине… Мое дыхание. И на контрасте – ласковый поцелуй между лопаток. – Доверяй. Я позабочусь о тебе. Так кайфово без резинки… – еще серия медленных с оттяжкой толчков, а потом его тихое: – Можно?
Ну, по крайней мере, он спросил. Мог бы и не трудиться. Еще вчера я пришла бы в ужас, поймав себя на подобной мысли, а сегодня, тихо вздохнув, продолжаю успокаивающе поглаживать Кирилла по сотрясающейся крупной дрожью спине.
– Это лучшая ночь в моей жизни.
– Ты говорил то же самое про вчерашнюю.
– И не врал.
Задыхающийся голос Кирилла, которого сейчас язык не поворачивается назвать сопляком, ласкает слух, а горячее срывающееся дыхание приятно согревает озябшее плечо.
– Надо идти в дом и приводить себя в порядок.
– Не спеши. Я покурить хочу.
– Гадкая привычка.
– А сама-то, – Кир нехотя от меня отлепляется, чтобы достать сигарету из пачки. Остывшая сперма холодит поясницу. Чувствую себя грязной и до предела заебанной, но на удивление это больше меня не тревожит. Видно, чувство вины, достигнув пика, сошло на нет. Или это я пала так низко, что уже все равно.
В тишине чиркает зажигалка. Кир садится рядом, запрокидывает голову и выпускает тонкую струйку дыма. Подползаю на коленях к нему.
– Дай затянуться.
Кир колеблется, будто всерьез опасается, что пару тяг непременно приведут меня к раку легких, но потом все ж усмехается, зажимает фильтр между большим и указательным пальцами и подносит к моим губам. Глядя в черные прорвы его глаз, набираю полные легкие дыма. Сига вкусно шипит.
– Чувствую себя малолеткой, – усмехаюсь.
– Выдыхай.
Закатываю глаза и вместе с облаками дыма с силой выталкиваю из груди остатки сомнений.
– Какой командир.
– Тебе, кажется, нравится.
И конечно, в этом месте я бы могла опять обвинить Кирилла в излишней самонадеянности, но я молчу. Не хочу загонять себя в рамки фальшивых упреков, весь смысл которых сводится к пресловутому «а Баба Яга против». Жду, когда затянется он, и опять тянусь к сигарете губами.
– Ань, не хочу, чтобы ты курила.
Сквозь сизый дым ловлю неспокойный тяжелый взгляд сопляка. Черт тебя дери, несносный мальчишка. Ты правда стараешься, да? Сердце запинается в груди. Застывшая в венах кровь жжет… Просто от того, что он просит, а не приказывает.
–
