друг другу людей. Со стороны совершенно очевидно, что они на разных уровнях развития, пусть Печенька и пытается закрывать на это глаза. Сколько парней у неё было до сих пор? Два? Три? Но в этот раз всё явно идёт через задницу.
Однако ведь это не его дело, да?
Люк подался к двери и прислушался. Из комнаты донёсся приглушённый голос сестры:
— Впиши еще «Я тебя заколдовал». Она романтичная. «Я тебя заколдовал, потому что ты моя…», — Тесса вполне стройно протянула строчку песни.
И тут же её голос заглушило едкое, знакомое фырканье.
— Это не романтика, а абьюз, — колко проговорила Печенька. Люк тихо хмыкнул, но тут же замолчал, чтобы лучше слышать. — «Я тебя заколдовал, потому что ты моя, и мне всё равно, что ты меня не хочешь», — Печенька не попыталась петь, но интонация её стала комичной. — Где здесь романтика?
— Он её так любит, что прощает похождения, и потому заколдовал, — в голосе Тессы появилось терпение воспитателя детского сада.
— Он абьюзер, который не даёт человеку уйти, — припечатала Печенька. — Хотя ладно, — она будто отмахнулась. — Для свадьбы сойдёт.
Люк беззвучно хохотнул. Посмотреть бы на её выражение лица. Печенька только что парой строчек описала всё, что происходит сейчас в её жизни. Даже интересно, что ещё она выберет на эту свадьбу, да и вообще, как она там себя ведет? Но его вмешательства на сегодня достаточно.
Он окинул быстрым взглядом кухню и наткнулся на раковину, заваленную посудой. Вот и повод поторчать здесь подольше. Он тихо отошёл от двери и включил кран. Взял самую верхнюю тарелку и сунул под воду. Вообще нужно составить график мытья посуды. До сих пор это делали девчонки и даже ни разу не фыркнули, но ведь это нечестно. А ещё лучше пнуть Артура, чтобы начал шевелиться в сторону поиска жилья… если он уже не начал, конечно. Он не рассказывал…
— Ого! Мои глаза! — вдруг раздалось за спиной.
Люк вздрогнул и чуть не выронил мыльную тарелку. Чёрт! Это Тесса.
— Я ослепла! Ничего не вижу!
— Смешно, — он сдул с глаз челку и отставил тарелку в сторону.
Сзади зазвучали мягкие шаги и вот уже невысокая, хрупкая фигурка остановилась рядом.
— Ты моешь посуду, Люк. Это не смешно, это фантастика!
Да уж, действительно. Подъехали шуточки за триста. Он взял чашку с присохшей ко дну кофейной гущей и повернулся к сестре.
— Я уже четыре года живу отдельно. Что, по-твоему, я всё это время делал с грязными тарелками? Выбрасывал в окно?
— Я бы не удивилась, — она хмыкнула и, привалившись бедром к столешнице, уставилась на то, как он отмывает чашку от кофе.
Люк закатил глаза. Ну, допустим, да. Было такое. Один раз. В тринадцать он и правда спрятал за мусорным контейнером посуду, которую не успел помыть до прихода мамы. Но прошло десять лет, боже! Зачем это вспоминать?
— Ты дал нам задание, а сам смылся, — продолжила Тесса. — Ради посуды?
По позвоночнику пробежал озноб. Заметила всё-таки.
— Ага, — Люк, не глядя на сестру, сунул чашку под воду.
И какого черта она не в комнате? Хотя стоп. Это ведь даже хорошо, что Тесса ушла и оставила тех двоих наедине. Вроде бы хорошо.
— Мы там уже выбрали кое-что, — она мотнула головой в сторону двери. — Правда не знаю, сможешь ли ты переложить эти песни на клавиши.
— Смогу, — Люк взял следующую грязную чашку. — Ещё хочу предложить Айде что-нибудь из классики. Баха, например, до-минорную прелюдию или что-нибудь похожее…
— Ты ещё помнишь классику? — в голосе сестры прорезалось сомнение.
Господи. Ну она-то могла бы и не спрашивать.
— Конечно, нет, — Люк дёрнул плечами. — Я же это всё просто от нехрен делать говорю.
— Ну я серьезно!
Многие люди считают музыку несерьезным делом. Но от Тессы странно это слышать.
— Не задавай тупых вопросов, не получишь тупых ответов, — он коротко хмыкнул.
— Не все помнят то, что приходилось учить в школе, — сестра обиженно надула губы.
— Потому что не все делают это своей работой. Но для меня это работа, Тесса. Бах, Бетховен и прочие мёртвые чуваки — такая же моя работа, как сочинение своей собственной музыки или каверы на «Май кемикл ромэнс».
И замолчал. В кухне стало тихо. Но Тесса не ушла. Осталась стоять рядом, а ее пристальный взгляд ощутимо впился в скулу. Чего-то она хочет. Она явно пришла сюда не просто так. Люк закончил с чашкой, выудил гору вилок и ложек, сунул под воду… Молчание сдавило виски, как невидимый обруч. Сейчас что-то будет…
— Как твои дела, Люк? — вдруг мягко выронила Тесса.
Вот оно.
— Лучше всех, — он ополоснул приборы и отбросил на сушилку. — Не заметно?
— Нет, не заметно. Ты похудел, — его локтя невесомо коснулась маленькая ладошка. Почти незаметно, однако Люк подавил волну дрожи. Дерьмо.
— У меня сушка. Я оттачиваю скулы, — он повернулся к Тессе и криво усмехнулся. — Девочкам такие нравятся.
— Глазницы тоже оттачиваешь?
А не так-то просто съехать с темы.
— Да-да, именно так, — он прикусил губу и снова сунул руку под кран.
Выловил последнюю чашку и принялся тщательно ее оттирать. Может быть, даже слишком тщательно. Какого черта Тесса пришла сюда? Лезть в душу? Самое время. Вообще, в последние дни все будто сговорились.
— С Глостенбери снова облом, да? — сестра крепче взяла его под локоть.
Ч-ч-черт…
— Ты же и так знаешь, что облом, — Люк отставил чашку и хлопнул по смесителю. — Зачем спрашивать?
— Но у вас всё равно сейчас начнётся сезон фестивалей и разъездов, даже без Глостенбери. В следующем году будете пытаться снова? — во взгляде сестры появилось что-то странное.
Что-то… вроде жалости, да. Люк закатил глаза и отвернулся.
— Наверное, — подобрал полотенце со столешницы и резкими движениями вытер руки.
— Но на отбор нужна новая песня.
— Ага.
— Ты что-нибудь пишешь?
Мать её! Люк сильно сжал челюсти и отшвырнул полотенце. Нервы натянулись стальными прутьями. Мать её, мать её! Пухле он ещё мог втащить. Эду тоже. Но Тесса… Люк молча принялся расставлять посуду в шкаф над раковиной. Одна тарелка, вторая, третья… Горечь застряла в горле, движения вышли резче, чем хотелось бы.
