Я отметила, что он перешел на «ты», но возражать не стала. Глупо двум полуголым людям обращаться друг к другу на «вы».
– Нет, не боюсь… – тихо отозвалась я. – Я хочу запомнить этот день надолго, а потому ты уж постарайся, пожалуйста, чтобы так и случилось…
– Конечно, все будет, только как ты хочешь, – шепотом пообещал он и увлек меня на свое синее белье.
Его губы, фамильные губы Далматовых, которые казались мне слишком невыразительными, были горячими и сладкими. И не такими уж тонкими… Во всяком случае, мне вполне хватало их толщины. Я подставляла им свои, и поцелуи получались сочными и пряными. А еще губы Георгия шептали мое имя, протягивая в пространстве звук «а». Это долгое «ааааааааааа» будто образовывало над нами арку. Из следующего дивно умноженного «а» возникала новая арка, потом еще и еще одна… Мы с Георгием, переплетясь телами, находились будто под охранным куполом моего имени. Я Нааааааастенька… Мне очень хочется верить, что все сейчас происходящее сакрально важно, поскольку перевернет наши жизни. Да и может ли быть иначе, если у этого мужчины такие ласковые руки, такие манящие губы… Он такой теплый, такой родной, такой мой… хотя с утра ничто этого еще не предвещало.
Возможно, что и Георгий утром не подозревал, что днем будет шептать мне: «Я люблю тебя… я люблю тебя…» И не поверить этим словам сейчас нет никакой возможности, потому что и в моей груди расправляет тугие крылья новое жгучее чувство. Неужели тоже любовь? Но этого же просто не может быть… А почему нет, если я совсем потеряла себя и растворилась в мужчине? Было ли такое ранее? Не помню… Из памяти стерлось все, что случалось со мной до сегодняшнего дня. То, что было раньше, стало ненужным и тесным, как детское платьице, которое теперь может пойти разве что на половую тряпку. И еще уродливым, как лягушачья кожа, которую надо непременно сжечь в очаге. Есть здесь очаг?! Нет! Зато полыхает настоящий чувственный костер! Внутри него мы, я и Георгий, вдвоем… вместе… Все ненужное обгорит и отвалится черной коркой, потом она охладится, станет серой золой, что развеет по сторонам гуляка-ветер… Пожалуй, сейчас я вырезала бы из своих романов все постельные сцены. Какую же чушь я писала… Я не знала, как это бывает на самом деле…
Когда мы уже спокойно лежали рядом на смятом синем белье, Георгий спросил:
– Надеюсь, теперь не станешь отрицать того, что ты – моя женщина?
– Ну… как женщина по своей изначальной сути – возможно… – согласилась я. – Но обычная человеческая жизнь требует от женщины постоянной смены ипостасей. Как любовница, наверно, я – твоя… да… А вот во всем остальном… не уверена… Мы совсем не знаем друг друга…
– Но еще узнаем… И потом… раз подошли физически, в остальном, думаю, легче приспособиться…
– Не уверена…
– Печальный опыт семейной жизни?
– Да, такой же, как у тебя…
Мне далеко не все было понятно в отношениях Георгия и Марины, но сейчас совершенно не хотелось ворочать мозгами. Пусть пока жизнь течет так, как течет. Мне слишком хорошо, и я не стану напрягать себя размышлениями и делать какие-то не очень отрадные выводы.
– Я правду говорил тебе, Настя… – после некоторого молчания произнес Георгий.
– Когда? – лениво спросила я, не надеясь, что услышу что-то достойное внимания. Никакое «когда», кроме благостного «сейчас», меня на самом деле не интересовало.
– Я несколько раз сказал, что… люблю тебя…
Я тут же перестала обводить взглядом завитушку на бордовой панели, которой были облицованы стены. Замерла. Заледенела. Вот зачем он все испортил? Какая еще любовь? Секс с горя! Качественный, согласна, но всего лишь секс. В самый горячечный момент мне, конечно, тоже примерещилось какое-то чувство, расправляющее в груди крылья, ну так на то он, извините, и оргазм, чтобы в отрыве от земных тягот, чудилось всякое разное… Нельзя же принимать это за любовь! Мы ведь взрослые люди!
Георгий между тем продолжил, хотя я его за язык не тянула:
– Я влюбился в тебя сразу, как увидел в мастерской Бо, честное слово… Только ты ни за что б не поверила, если бы я тогда именно это и сказал. Вот потому и родилось «ты – моя женщина», не сентиментально, довольно грубо, но абсолютно правдиво… Теперь-то ты веришь в то, что я на самом деле люблю тебя?
Приподнявшись на локте, я заглянула в лицо мужчине, который говорил мне о любви. Я столько раз описывала любовные объяснения, что, казалось бы, съела на них собаку. Георгий не говорил чего-то особенного, чего я ни читывала бы в книжках авторов своего родного издательства или тех, которые настоящие писатели. Классики то есть. Видимо, сами слова – не главное. Важно, как их сказать…
«Его лицо дышало любовью…» – так писала я в своих романах. Сейчас это выражение показалось мне до отвращения пошлым, плоско примитивным. Лицо Георгия было спокойно и серьезно. Он говорил правду. Это не подлежало никакому сомнению. С таким лицом не врут, не соблазняют, не «дышат любовью», а именно любят. Осознание этого потрясло меня так, что даже пересохли губы. Очень захотелось пить. В меня можно вот так влюбиться? Ни за что? Просто единожды увидев? И не разлюбить врунью, которая «хоронит» живых мужей и скрывает живую дочь? Георгий даже не догадывается, что я не лгу, а сочиняю! Я придумщица! Писательница! Он еще не знает, что я начала писать роман, а он – всего лишь один из персонажей! Характерный герой? Злодей? Герой-любовник? Кто он, Георгий? Я еще не определилась с выводом. А что будет, когда Далматов все узнает? Но ведь узнавать ему вовсе и не обязательно… Я вообще могу сейчас уйти и никогда больше с ним не встречаться, а роман дофантазировать. Мне не привыкать… Или я уже нарушила условное равновесие между правдой и вымыслом? Перешла невидимую грань между фантазией и реальностью? Я внедрилась в свой роман? Просочилась сквозь микроскопические поры? Я уже не я, а женщина Георгия Далматова, которую он любит НИ ЗА ЧТО. Вот моему мужу было за что меня любить: за дочь, за надежный тыл, чистые рубашки, вкусную еду, секс-услуги. Но он давно не любил. Я была для него… С чем бы сравнить… С чем… Ага! Вот! Я – вроде масла на бутерброд с любимым сыром «Король Артур». Если вдруг не будет масла, все равно останется хлеб и сыр – жить можно. Он, мой муж, спокойно проживет без меня, как без масла. А я без него? Кем он был для меня? Просто моим мужчиной, от которого никуда не деться, поскольку нас связывает дочь и штамп в паспорте. Безымянным. Я вдруг сообразила, что давно обращаюсь к нему нейтрально, без имени. Люблю ли его? Пожалуй, тоже давно разлюбила. Я обеспечивала ему тот самый тыл… не более… Я думала, что хочу встряхнуть мужа своими романами с братьями Далматовыми… Ну… встряхнула… И что? Он вроде бы даже пришел в ресторан за меня как-то бороться… Но я уже там поняла, что все напрасно. Мы чужие друг другу люди. Тогда чего ж я хочу?
