— Риск.
— Поцелуйся с Максимихиным!
Никто не успел вклиниться в эти две реплики. Девчонки заахали, Севка заржал. Маша с любопытством смотрела на Элю.
— А я не могу! — заканючил Максимихин. — Я слово дал близко к ней не подходить! Да она заразная! В ней яду, как в мегатонной бомбе. Она кусаться будет, еще и брыкается наверняка. Это же не человек! Конь!
— Да ну, — замахал руками Костыльков. — Пускай она что-нибудь дельное сделает. Лошадью, что ли, заржет.
Эля почувствовала, как у нее тяжелеет лицо, становится горячо глазам. Они издевались. Весь этот праздник был устроен для того, чтобы поиздеваться над ней. Даже то, что ее все пытались обнять, — тот же розыгрыш.
— Щаз! — выпрямилась Эля.
— Не надо было садиться играть! — крикнула Алка. — И чего бы им не поцеловаться, раз такие влюбленные!
Надо же, ввернула все-таки, не устояла. С ума они тут все посходили со своей любовью…
— Это игра! — возмущались девчонки.
— Все должно быть по-честному.
— Ладно, уговорили! — Сашка резво встал и потянулся к Эле. Она успела отпихнуть его, отскакивая к двери.
— Извращенец! Дронову целуй!
Они с Алкой посмотрели друг на друга, выжигая между собой воздух, вплоть до мельчайших молекул.
— Да пошла ты! — крикнула Эля.
Надо было уходить. Сколько можно терпеть эти глупые намеки. Но что-то еще держало около двери, ноги не несли ее прочь. Еще не все произошло? Главное впереди?
Сашка медленно подходил. Улыбался. Глаза звериные, злые.
— Только попробуй! — прошептала Эля.
— А я уже пробовал!
Эля вывернулась из-за него, бросилась к сидящим.
— А он меня уже целовал. Когда я пришла. Зачет!
Сказала и тут же поняла, что зря. Алка стала белой, поджатые губы превратились в тонкую линию.
В комнате стояла тишина. Только Севка ногтем постукивал по бутылке, и она глухо отзывалась на его щелчки.
— Тогда чего стесняться-то? — прошептала Дронова. — Давай при всех.
Девчонки захихикали, стали подначивать Сашку. Тот грубо схватил Элю за плечо, разворачивая к себе.
— Не трогай! — стучала она кулаком по его руке, но он резко склонился, припечатывая свои губы к ее. И тут же отпустил, так что Эля упала.
— Извращенец! — зло прошептала она, быстро вытирая губы и все равно чувствуя неприятный привкус. Подбежала к столу, стала жадно пить сок из стакана. Смотрела перед собой, боялась повернуться.
— Чего застыли! — заорал Сашка. — Играем дальше! Морду в колени спрячь! Сама этого захотела.
Последнее, видимо, было сказано Алке. Она промолчала. Эля почувствовала, что плачет, плечи тряслись. Стояла лицом к окну, ждала, когда пройдет истерика, и мечтала исчезнуть, превратиться в невидимку, в призрак, только бы не стоять здесь, не идти потом мимо этих рож.
— Не парься, — прошептали из-за плеча. Севкина рука потянулась к последнему кусочку колбасы на тарелке. — Все уже забыли.
Два сета прошли скучно. Бутылка показывала на девчонок, и они, глупо хихикая, выдавали свои тайны. Успокоившаяся Эля все еще стояла около стола, безучастно глядела на играющих. Тяжелее, чем сейчас, быть уже не могло, поэтому она просто смотрела. Но вот Дронова взяла бутылку. Свистнул воздух. Горлышко стукнулось о Машкину коленку.
— Это любовь, — уронила Ничка.
— К Максимихину? — не понял кто-то.
— К бутылке! — фыркнул Сашка.
— Правда! — Минаева волновалась, ее лицо пошло пятнами, уши знакомо покраснели.
И вдруг Эля почувствовала, что пора уходить. Тревога стукнула внутри крышкой от кастрюльки. Эля пересекла комнату, толкнула дверь.
— Кто переправил Алкину контрольную?
Чей это был голос? Сашки? Когда Эля обернулась, было уже не понять, кто говорил. В следующую секунду она вышла в коридор.
Минаева молчала.
Эля зажмурилась.
Это игра! Все игра! Поцелуи, объятия, правды и кривды…
— Сухова. Она взяла твою ручку.
Эля нырнула в ближайшую дверь. Огромная прохладная комната, странная высокая кушетка на тонких перекрещивающихся ножках, тяжелый стол, заваленный книгами и бумагами, мертвый компьютер, кресло, большой шкаф, словно раздутый от вещей. Эля потянула на себя ручку шкафа, с отчаянием шагнула в темноту. Это было глупо. Захотелось сбежать, пробиться сквозь эти страшилища, их плечи и тела, чтобы поскорее оказаться на улице и уже никогда, никогда-никогда не встречаться с ними. С теми, кто не понимает и всегда предает, бросает, оставляет одну сидеть в темноте и пыли.
По квартире бегали. Ее искали. Сунулись в странную комнату, но Ничка остановила:
— Нельзя! Это кабинет Андрея. В него не ходят. Он потом ругаться будет.
— Да где же она?
— Сбежала…
— Без кроссовок и куртки?
— А чего, прямо в тапках дернула. Уже к китайской границе приближается, а там перейдет на бреющий полет, и Япония сама собой уйдет под воду.
— Трепло!
— А она не трепло! Да ей за это второй раз надо сотряс устроить.
— А ты-то чего молчала?
— Да, Сашенька! Вот так-то «риски» получать. Ты ее целуешь, а она тебя дураком выставляет.
— Это же Сухова, у нее в крови бешенство. С первого класса. Как сейчас помню…
— Сами вы бешеные, — прошептала Эля, чувствуя, что ее трясет.
Надо ведь еще будет как-то выйти отсюда… Или хотя бы дождаться старших. Со взрослыми не так страшно.
Хлопнули входной дверью, поскреблись о вход в кабинет. Голоса отдалились, стали менее различимые. Снова смеялись, снова играла музыка. Принялись все-таки играть в «холодно-горячо», с топотом носились по коридору. Потом вдруг затихли, стало совсем темно, словно в квартире выключили свет.
Эля испугалась, что уснула и пропустила, когда все ушли домой. Вынырнула из шкафа. Но квартира еще была полна шепотами и движением. Дверь в кабинет открылась, и Эля еле успела ввалиться обратно в шкаф, оставив его приоткрытым, чтобы не привлекать к себе внимание.
Вошедшие шумно обнимались и с противным причмокиванием целовались. Они как будто специально чавкали, чтобы Эля от ужаса забыла, как дышать.
— Ты же меня не любишь!
Это была Алка. А с ней, кажется, Максимихин.
Вот тут Эля чуть второй раз не вышла из шкафа, потому что присутствовать при свидании Сашки и Дроновой ей точно не улыбалось. Она готова была их обоих убить, а не мирно подслушивать, что они там делают. Судя по шуршанию, дела у них зашли чуть дальше невинных касаний.
— А зачем? Мне и так хорошо!
Эля так и видела эту наглую улыбку, этот чуб, падающий на лоб, эту ноздреватую кожу.
Они снова принялись ахать, причавкивать и присасываться друг к другу.
