– Эллисон, ты могла бы мне сказать, что с тобой стряслось?
«Что со мной стряслось? Каждый раз, когда женщина говорит „нет“, почему-то принято считать, что с ней что-то стряслось. Ну а как в этом конкретном случае?»
– Я пыталась объяснить тебе, что не гожусь для подобных вещей, – сердито сказала Эллисон, сидя к нему спиной. Она понимала, что ее спина обнажена, открыта для его взгляда, который чувствовала всем нутром. – А ты не хотел меня слушать.
– Мне казалось, ты вполне годишься для этого, – возразил он с такой холодностью, которая не только не развеяла ее страхи, а даже усилила. – Может, я действовал слишком поспешно? Я чем-то обидел тебя?
– Я не хочу говорить об этом.
– Зато я, черт возьми, хочу! – выкрикнул он.
Эллисон через плечо метнула на него язвительный взгляд:
– Если ущемлено твое самолюбие, то успокойся. Причина моей реакции не в тебе, а во мне.
– А что с тобой? Ты не хочешь дотрагиваться до меня?
Она проглотила подступивший к горлу комок.
– Не хочу.
После короткой паузы Спенсер сказал:
– Понятно… А можешь объяснить – почему?
– Нет.
– Я вызываю в тебе отвращение? Ужас – да. Отвращение – нет.
– Нет.
– Ты должна была понимать, что я возбужден. И не бояться моих прикосновений.
– Но я боюсь! – Эти слова вырвались у нее раньше, чем она успела подумать.
– Я не понимаю тебя. Ты ведь знаешь, что испытывает сексуально возбужденный мужчина.
Эллисон соскочила с кровати и резко повернулась к нему.
– Теоретически знаю! А практически – и понятия не имею.
Вот оно! Теперь слово сказано! Прежде чем отвернуться, она успела увидеть ошарашенное лицо Спенсера. Кровать заскрипела под ним.
– Ты – девственница?
– Не стоит говорить так, словно это болезнь. Уверена, это не заразно. – Эллисон подошла к окну и жадно вдохнула прохладного морского воздуха, чтобы освежить голову. Почему она не осталась в своей лаборатории, где ей не грозили никакие неприятности? Зачем отважилась на то, с чем совершенно не была знакома? Почему ей понадобилось делать из себя посмешище?
Она не сводила глаз с линии горизонта. Спенсер встал с кровати и подошел к ней.
Когда он положил ей на плечи руки, Эллисон нервно вздрогнула.
– Ладно-ладно, больше не буду. Обещаю, что не буду торопить события. – Он говорил спокойно, негромко, как родитель, успокаивающий перепуганного ребенка. Развернул ее лицом к себе, хотя и не попросил посмотреть ему в глаза – она уткнулась лицом в его шею.
– Мне жаль, что так получилось, Эллисон. Честное слово, я сожалею об этом. Мне и в голову не приходило, что ты девственница. Я обращался с тобой подобным образом, так как думал, что ты имела дело с мужчиной. – Спенсер перебирал пальцами волосы у нее на голове, и ей показалось, что он нежно поцеловал ее в макушку. – Бедная малышка! Я ворвался в твою жизнь как гангстер… Неудивительно, что тебя коробили мои фамильярности. Начиная с этого момента, мы не будем спешить. Все пойдет по твоему расписанию. Договорились ?
Эллисон уткнулась носом в его грудь. От Спенсера исходил неуловимый аромат. Ее губы помнили вкус его губ.
Эллисон отважно подняла голову и, встретив взгляд внимательных голубых глаз, сказала:
– Я отнесусь с пониманием, если ты решишь отправить меня назад, в Атланту.
Он посмотрел на взъерошенные рыжие волосы, заглянул в светло-зеленые глаза, задержался взглядом на опухших от поцелуев девичьих губах.
– И не надейся, милая леди, – шепотом произнес он. – Ты останешься рядом со мной. – Ему страшно хотелось поцеловать ее, однако вместо этого он сделал глубокий вдох и отступил на шаг. – Я думаю, никому из нас сейчас не улыбается заниматься приготовлением обеда. Не пойти ли нам в ресторан?
Подобное проявление деликатности с его стороны тронуло Эллисон. Если бы они остались сейчас вдвоем на яхте, то испытывали бы чувство неловкости. Им сейчас нужны были люди, огни, общество.
– Это отличное предложение. Только я хотела бы принять душ и переодеться.
– Конечно! Принимай душ, а я подожду на палубе.
Одевшись после душа в махровый халат, Эллисон подошла к лестнице и позвала Спенсера. Он спустился вниз, перешагивая через ступеньку, и остановился как вкопанный, увидев ее в халате, не прикрывавшем бедра.
– Я оденусь, пока ты будешь мыться, – поспешно сказала Эллисон.
– Отлично, – каким-то хриплым голосом ответил Спенсер.
Она облачилась в только что купленное платье, верх которого представлял собой лиф с тонкими бретельками и заниженной талией, юбка в сборку доходила до икр. Платье было светло-розового оттенка – она никогда не носила наряды такого цвета. Настояла на его покупке Энн. Взглянув на свое изображение в зеркале, Эллисон успокоилась: этот цвет не вызвал в ней протеста.
Кажется, Спенсер тоже не обратил особого внимания на цвет платья, когда через пятнадцать минут присоединился к ней. От него пахло мылом и одеколоном, волосы были еще влажными после душа. Эллисон обеспокоенно взглянула на Спенсера, невольно подняв и скрестив перед собой руки.
Глаза Спенсера мгновенно стрельнули туда, куда, как она полагала, они и должны были стрельнуть.
Верх платья напоминал трико танцовщицы. Он облегал фигуру так, словно был второй кожей. В этом-то и заключалась проблема.
– Энн не упаковала мои лифчики. Должно быть, именно в этот момент я направилась к двери, потому что ты позвонил.
Спенсер с трудом отвел взгляд от ее груди и взял Эллисон под руку. Когда они поднимались на пирс, он ворчливо шепнул:
– Надеюсь, ты не простудишься сегодня.
– Простужусь?
– Да… И потом, если твои соски станут еще больше, чем сейчас, все мои благие намерения не торопить события разлетятся в пух и прах.
За обедом Спенсер вел себя как истинный джентльмен, хотя Эллисон знала: давалось это ему нелегко. Ей раньше и в голову не могло прийти, что человек, подобный Спенсеру, способен выйти из равновесия, тем не менее это было так. Он то и дело с несчастным выражением лица останавливал взгляд на ее груди. Возможно, Эллисон и пожалела бы Спенсера, если бы не испытывала чувство гордости как женщина, понимая, что она причина его страданий.
– Я вижу, что у тебя нет аллергии к омарам, – обронил он, когда она опустошила тарелку.
Эллисон засмеялась:
– Верно И я не очень люблю мясо, а уж печеночный паштет тем более. Так что можешь представить, каково было мне в тот вечер. – Она передернула плечами.
– Потому-то ты мне сразу и понравилась. Вела себя очень мужественно. – Он дотронулся до ее руки. – Единственно, чего я не мог понять, – почему ты из кожи лезешь вон, чтобы ублажить жениха, которого не любишь. Мне, во всяком случае, было ясно, что ты не любишь Дэвиса.
