Шелби подумала про свой счет в кегельбане. Подумала о двухстах тридцати восьми очках, которые выбил Куинн — пижон. Подумала о серебряных кубках и блюдах, которые она выиграла в загородном клубе. С гордостью вспомнила о большой серебряной чаше для пунша, которую завоевала в прошлом году. И улыбнулась.
— Да, Бренда, в гольф я играла, но не стоит говорить об этом Гарри и Куинну. Это будет интересно. Не возражаешь, если мы с тобой сыграем против мужчин?
Бренда оценивающе посмотрела на нее.
— Ты так хорошо играешь?
— Хорошо, Бренда? Не то слово. — Шелби ухмыльнулась, захлопнув дверцу и направляясь на работу. На свою работу. На самую настоящую работу. В самом настоящем мире, где она переживает поистине настоящее приключение.
И сегодня вечером, черт побери, она устроит себе настоящее свидание или выяснит, в чем дело!
Табби поставила перед Куинном две тарелки и кинулась принимать заказ у кого-то другого. Он посмотрел на сандвич с отбивной, занявший всю тарелку, потом на гору жареного картофеля на другой тарелке. И прикинул, что, если продолжит три раза в день столоваться у Тони в течение ближайшего месяца, его вес достигнет трехсот пятидесяти фунтов. По самым скромным оценкам. Именно поэтому, только из самосохранения, Куинн возобновил свою старую привычку — пробежку рано утром перед утренней же поездкой в Филадельфию.
В ресторан вошли миссис Бробст и миссис Финк, бодро поздоровались со всеми и уселись за свой обычный столик. Они походили на сморщенные грибы в ортопедических башмаках, но глаза у них искрились весельем, как у подростков во время пирушки. На их седых головах красовались соломенные шляпы с цветами, а в руках они держали книжки карманного формата, какие берут с собой на долгий уик-энд.
— День добрый, сынок, — обратилась миссис Бробст к Куинну, и тот поздоровался с ней.
— Как сегодня ваш автомобиль? — спросил он, вспомнив о вишневом «кадиллаке» 1967 года выпуска, который в руках миссис Бробст напоминал оружие нападения с белыми покрышками.
— Прекрасно, просто прекрасно. Сбили вчера белку, когда уезжали, правда, Беттиэнн? Одна из этих маленьких серых чудовищ, которая больше не будет таскать корм для птиц. Со мной лоб в лоб лучше не сталкиваться, молодой человек, я так Беттиэнн и сказала. Не забудете об этом, когда в следующий раз будете перебегать улицу в белье и увидите, что мы едем. А теперь ешьте, пока не остыло, не обращайте на нас внимания.
— Совершенно верно, — радостно согласилась миссис Беттиэнн Финк. — Во всяком случае, вы слишком стары для любой из нас. И это не белье, Амелия, а спортивные трусы. Я тебе объясняла. Честно говоря, если ты не проверишь свой слуховой аппарат, я скоро охрипну, поскольку мне приходится все время кричать.
Куинн спрятал за салфеткой улыбку, восхищаясь любовью к жизни двух старых дам, которые уже приближались к девяноста годам.
Да, за эти первые несколько дней он запомнил всех посетителей если не по именам, то по виду. Разумеется, Куинн знал больше имен, чем Шелби, потому что она была женщиной красивой, умной, замечательно трудолюбивой, но не способной запомнить два имени зараз.
Она обращалась ко всем пожилым дамам «мэм», к детям — «солнышко», а к постоянным посетителям, грубоватым мужчинам среднего возраста, почти поселившимся в угловой кабинке, — «завсегдатаи». И пожилые дамы улыбались, дети смеялись, а завсегдатаи краснели и кивали ей.
Потому что даже если Шелби и не запомнила их имена, то точно знала, что они едят и что пьют, а обитатели Восточного Вапанекена были людьми привычки. Она уже переходила от столика к столику с двумя кофейниками в руках (в одном был обычный кофе, в другом — кофе без кофеина) и подливала каждому его напиток. И все это с улыбкой, шутками и с таким видом, от которого Куинн лишился покоя.
Он сидел в своем углу и ел. И делал ненужные пометки в блокноте. И пил галлоны кофе. И ел. Завтрак, ленч и ужин.
И наблюдал за Шелби.
В эту субботу она впорхнула почти в полдень, с раскрасневшимися щеками, растрепанными волосами и с улыбкой, очень смахивавшей на коварную. Шелби увидела его, словно ее взгляд притягивало к нему, и коротко приветственно помахала, прежде чем приступить к работе.
К работе. Куинн все еще не мог переварить этого факта. Наследница, пусть и не официантка, была чертовски близка к этой должности. И судя по всему, наслаждалась каждой минутой своего рабочего дня. Одно за другим Шелби разбивала все представления Куинна о Богатых и Отвратных. Он не понимал, нравится это ему или нет. Куинн только знал, что по-прежнему замирает, глядя на нее.
Шелби не сдавалась. Не звала ни дядю, ни брата, ни кого-то еще. Она просто закатывала рукава своего костюма и ныряла в ресторан Тони, в очень чужой ей мир, и уже на полном ходу клала это заведение к своим ногам, обводила всех вокруг пальца, или как там, черт возьми, это называется.
— Здравствуй, солнышко, — сказала Шелби, взяв два стеклянных кофейника и проходя мимо девочки — маленького светловолосого херувимчика, — обедавшей с утомленной бабушкой. — Как хорошо ты сегодня выглядишь. И будешь выглядеть еще лучше, если сядешь прямо и положишь салфетку на колени.
Херувимчик, который только что показывал своей бабушке кулаки, а та суетилась и причитала, выпрямился и потянулся за салфеткой. Бабушка просияла. А Шелби двинулась дальше. Куинн почти не сомневался, что увидит шлейф сверкающей волшебной пыли.
Мимо нее промчалась Табби, что-то бормоча себе под нос.
— Добрый день, Табби, — сказала Шелби. — Как ты сегодня?
— По сравнению с чем? — автоматически отозвалась официантка и, подавшись вперед, так что голова опередила тело на добрых два фута, полетела на кухню передать очередной заказ.
Шелби покачала головой и улыбнулась вслед Табби.
— Дамы, — обратилась она к миссис Бробст и миссис Финк, — вы прекрасно выглядите. Признаться, я в восторге от ваших шляп. Они так вам идут. Как жаль, что носят их лишь немногие, а ведь шляпа — самый точный признак настоящей леди. Без кофеина, я не ошибаюсь?
— Какая милая, — проревела миссис Бробст, когда Шелби отошла. В ответ последовала тирада на языке жестов от миссис Финк, означавшая: «Ради Бога, Амелия, включи слуховой аппарат, чтобы услышать собственный рев! «
Шелби легко перемещалась между столами, пока не подошла к угловой кабинке. Там сидели шестеро мужчин: курчавые седеющие волосы, кожаные куртки с черепами, раздувшиеся от пива животы и руки и ногти, никогда не отмывающиеся до конца. Отцы семейств, все до единого; двое уже дедушки. Они работали всю жизнь, пока не закрылся местный завод металлических изделий в Бетлехеме, и теперь жили на пособие по безработице, попивая кофе Тони и предаваясь воспоминаниям. По мнению Куинна, они были безвреднее котят, хотя чужие не подошли бы к ним близко, чтобы убедиться в этом.
