Одри была внутренне свободна. Она не выглядела нелепо. Она не смотрелась глупо, балансируя на дорогом кресле. Или недостаточно хорошо, как те безупречные люди, в кругу которых он вращался. Она выглядела так же – безупречно. Она выглядела абсолютно идеально, на сто процентов гармонично в объятиях Оливера.
Они подходили друг другу.
Глубоко в душе у нее что-то треснуло и обрушилось на волне эмоций. Часть дамбы, гигантский фрагмент какой-то мощной силы, которая все это время сдерживала все ее чувства.
Они принадлежали друг другу.
И наконец они были вместе.
Руки силуэта Оливера оторвались от ее спины и потянулись, чтобы вытащить шпильки из волос, которые тут же волнами упали на ее плечи, щекоча соски ее обнаженных грудей. Он обхватил руками ее лицо, чтобы она посмотрела на него – возбужденного, взволнованного и абсолютно сосредоточенного.
Эти глаза обещали ей целый мир. Навсегда.
И Оливер был единственным человеком, который действительно мог положить его к ее ногам.
Его губы были такие же горячие и жаждущие, как его прикосновения к ее плоти, и, пока она отвлеклась на них, он немного выгнулся и приподнял их обоих, удерживая в таком положении достаточно долго, чтобы достать бумажник из кармана брюк, затем порылся в нем и бросил на пол.
– Сколько их у тебя? – выдохнула она, воспользовавшись моментом, чтобы прийти в себя и успокоить бешено работающий мозг. Прозаическая мысль о презервативе вернула ее к реальности.
– Только этот.
Разочарование боролось с удовольствием. «Один» было вполне определенное число. Те два, которые он использовал наверху, были припрятаны где-то в ванной комнате, они могли бы точно так же вернуться в Шанхай и быть использованы там, так же, как послужили им здесь. Второй этаж был бесконечно далеко. Но «один» также означало, что он не носил с собой пачку из двенадцати штук на случай, что окажется на необитаемом острове в спасательной шлюпке, полной стюардесс.
Что было странно обнадеживающим.
Как будто один презерватив делал сегодняшний секс не таким случайным для него.
Но ясность приходила с потоками свежего воздуха. Это были сумасшедшие мысли. То, что у него оказался с собой презерватив, в принципе делало это случайным. То, что она уезжала в другую страну через нескольких часов, делало это случайным. То, что Оливер не заводил отношений, делало это случайным.
Но что бы то ни было, она все еще хотела этого. Будь что будет.
И она получала это.
Одри сместилась, оказавшись на расстоянии нескольких миллиметров от его губ, и выдохнула:
– Не порви его.
Его смех утонул в горячем поцелуе, и ей пришлось отвлечься от таких мелочей, как презерватив, потому что ее внимание уже было сосредоточено на ощущениях, вызванных его талантливыми пальцами и губами. На том, с какой силой он притянул ее к своему напряженному телу. На скорости, с которой он разрушил все барьеры из ткани между ними. Она снова оперлась на колени, чуть привстав, чтобы дать ему пространство для маневра под ней, а затем он сдвинулся чуть ниже в кресле и положил одну руку ей на копчик, чтобы зафиксировать ее, а другую на влажную складку между бедрами, чтобы помочь ей опуститься на свою твердую возбужденную плоть.
– Так потрясающ…
Он не смог договорить до конца, слова душили его, и от этого она завелась только больше. Как это было и в первый раз, и во второй, она снова переживала это ощущение – словно натягивала перчатку, сделанную на заказ. Они идеально подходили друг другу. Даже лучше, чем до этого, если это было возможно, потому что сила тяжести дополнительно помогала ей. Она снова встала на колени, сменила положение, а затем до упора опустилась на него всем своим весом.
Из его груди вырвался хриплый благодарный стон, эхом отозвавшийся у нее внутри. Самый радостный звук! Как можно чувствовать себя такой маленькой и женственной и в то же время такой сильной и мощной? Тем не менее она переживала именно это, балансируя на нем, как жокей на породистом скакуне, так же уверенно контролируя мощного зверя под собой ловкими, едва уловимыми движениями своего тела.
Она чуть наклонила таз во время нескольких его сильных толчков и позволила душащим звукам, вырывавшимся из его груди, задать темп – монотонный, уверенный, неторопливый.
Голова Оливера вжималась в кресло каждый раз, когда Одри опускалась на него, поэтому ей пришлось согнуться, чтобы дотянуться губами до его рта и шеи. В таком положении ее груди находились в непосредственной близости от его незанятых рук, так что он обхватил их обеими ладонями и начал поглаживать их круговыми движениями, повторяя ритм ее бедер.
– Оливер…
Когда их скорость увеличилась, а дыхание участилось, она выгнулась назад в его руках. За стеклом террариума стрекозы с гулом вились вокруг ее отражения, как светящиеся феи… или как искры, разлетающиеся от сумасшедшего трения их тел. Руки Оливера сжимали ее напряженные груди, и каждое дрожащее движение напоминало ей, что он был почти на пике. Его возбуждение еще больше разжигало ее.
Она делала это с ним.
Она.
Пока Одри смотрела на грациозные волнообразные движения их силуэтов, сдерживаемое тепло превратилось в восхитительную боль, когда они слились в единое целое и кресло сотрясалось при толчках их исступленных тел.
Глубже…
Глубже…
Она откинула голову и вскрикнула – невнятный эротичный звук удовольствия, – когда все ее мышцы сгруппировались, напряглись и приготовились в глубине души.
– Сейчас, милая. – Гримаса напряжения отразилась на его лице, когда он, приподняв бедра, с силой и до упора вошел в нее. – Сделай это для меня сейчас.
Она взглянула вниз, ему в глаза – этот непристойный взгляд – и позволила своей душе вырваться наружу.
А потом ей показалось, что весь мир взорвался…
Как будто на их отель обрушилось какое-то стихийное бедствие вроде оползня, и она с дикой скоростью неслась вниз к земле на волне изумительных всепоглощающих ощущений. Несущих наказание и защиту. Слабость и силу. Заставляющих биться в конвульсиях и вызывающих судороги. Абсолютно ошеломляющих.
Она открыла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть их отражение в террариуме, такое же сверкающее и древнее, как существа, летающие в нем, и чтобы заметить, как изогнулось под ней большое тело Оливера, как он достиг оргазма сразу после нее.
Одри упала ему на грудь без сил, и смена позиции в том месте, где соединялись их тела – где он все еще был таким чувствительным, – заставила все его тело содрогнуться, и с его губ сорвалось ругательство, громкое и грубое.
И почти непорочное.
– Сквернослов, – выдохнула Одри в его влажное от испарины ухо, когда наконец смогла контролировать свое дыхание.
